– Извините…
– Антон, хорош балаболить! – обрывает врач. – «Шоков» вызывай в помощь.
– Иду.
Выхожу в коридор, сдирая с намокших от пота рук перчатки. Неласковый парнишка, обильно поливавший нас матом по приезду, мнется там же.
– Где телефон?
– Там.
Набираю родные цифры «03», некоторое время слушаю гудки.
– «Скорая», семнадцать.
– Мариша, это четырнадцатая на Морской. Мы роды приняли, но нам «шоки» нужны.
– Что с ребенком?
– Да все нормально, вроде, – отвечаю, косясь на ловящего каждое мое слово парня. – На всякий случай…
– Ясно, ждите, сейчас пришлем.
Святое это дело – спихнуть своего пациента другим. Сразу настроение улучшается. Я возвращаюсь в комнату, начинаю собирать разбросанный хлам. Офелия укачивает плачущего ребенка. Девушка уже отошла от первичного испуга, и даже начала улыбаться, поглядывая на свое чадо.
– Второй? – киваю на ребенка.
– Второй. Ирка первая, у бабушки сейчас.
– А этого как назовешь?
– Ой, как угодно, – смеется девушка. – Только не Антоном.
– Не понял? – обиженно привстаю с места. Вот уж, действительно, благодарность. – Почему?
– Мужа так зовут, – хрипло поясняет стоящий в дверях парень. – А он, как узнал, что она беременна вторым, сбежал.
– А-а… Ты-то кто?
– Брат.
– Все понятно.
Минут через десять прибывают «шоки» – двенадцатая реанимационная бригада. Бегло поздоровавшись, они быстренько забирают ребенка, упакованный в пакет послед и родильницу, на носилках заносят в машину и так же стремительно уезжают.
Мы с Офелией молча смотрим им вслед, стоя на крыльце подъезда. Устали оба, мне сейчас сумка с хирургией кажется тяжелее трехэтажного дома. И раздражающая дрожь в руках осталась. Черт, ведь еще расходку писать!
– Ну, пошли, что ли, – бросает Михайловна.
Пошли.
– Эй! Эй, ребята!
У самой машины нас догоняет давнишний парень. Совсем прямо другой человек стал – ни намека на агрессию…
– Вы, это… простите за то, что накричал на вас.
Они и слова одни и те же говорят. Post factum[11]. Когда говном сначала обольют прилюдно. А извиняются – тихо и вполголоса. Но обижаться уже сил нет, все эмоции перегорели на вызове.
– Просто… ну… за ребенка испугался, а вас, это… все нет и нет… вот. Ну, там… если чем отблагодарить могу… вы скажите.
Я устало присаживаюсь на подножку машины, достаю сигарету.
– Да чего там говорить? Вон ларек, цены на пиво, думаю, знаешь.
– Понял! – радостно отвечает парнишка, бегом устремляясь к ларьку. Только что не вприпрыжку. Еще бы, так легко отделаться за «сук» и «гавнючье». С милицией бы он таким тоном пообщался…
– Офелия Михайловна?
– Буду, буду, святое дело, – отвечает врач, не отрываясь от написания карты вызова. – Как-никак, дитё родилось… да и сами чуть не родили.
Дружно хохочем. Прибегает парень, впихивая мне в руки пухлый пакет.
– Вот, возьми, земляк. Ты, это… вы как там называетесь, у себя? Я хочу вам на «03» благодарность вынести.
– Да брось ты.
– Нет, я без задней мысли! Серьезно, прямо сегодня позвоню.
– Звони, – безразлично отвечаю я. Сто раз слышали. – Бригада мы четырнадцатая, врач Милявина, фельдшер Вертинский. Смена восемь-восемь.
– Лады. Ну, бывайте!
– Бывай.
Смотрю в пакет – там три двухлитровые бутылки «Очакова», несколько упаковок с сушеными кальмарами, остальное пространство забито пакетами с сухариками.
– Вот и обед…
– «Ромашка», бригада четырнадцать на Морской, – доносится из кабины голос Офелии.
– Какая бригада?
Даже не ругаемся. Рация, что стоит в диспетчерской, древняя, как помет птеродактиля. Практически все отзвонки бригад приходится вычленять из непрерывного треска и шипения.
