«М-да… И чего это я прицепился к Васютиным? Ну, разнервничались люди, обычное явление. Возможно, к Рите приходил любовник. Одноразовый или постоянный, у неё наверняка был какой-нибудь. Васютина, конечно, приврала насчёт её любвеобильности, но не так чтобы уж: роковой цвет волос, накладные коровьи ресницы, татуаж бровей… А, может, это жена любовника? Хватило бы у обычной женщины сил?»
Видов почесал кота за ухом: «Товарищ Старшина, разрешите встать!»
У кота, конечно, была нормальная кличка. Ну, относительно нормальная: Пуфик. Жена придумала. Вроде как мило и забавно. Пуфик всегда был очень плотным, пушистым. Действительно похожим на одноимённый предмет мебели. Но Видов считал, что кличка должна соответствовать характеру. И самоуверенный, упрямый, громогласный Пуфик вскоре получил достойное звание.
Видов осторожно убрал кота с груди, рывком встал с кровати и потянулся. Выглянул в окно: жена копалась в грядках, в том углу сада, куда уже доползла тень. «Жарко, конечно, – Видов почесал царапины на груди, оставленные кошачьими когтями, – но ехать надо».
Он быстро оделся, стоя выпил чашку чая с печеньем, и вышел в сад.
– Танюша!
– Чего? – спина жены не сразу разогнулась, лицо было потное, пыльное, – выспался?
– Что же ты меня не разбудила? Теперь времени в обрез!
– Всё-таки намылился?
– Да, но постараюсь не задержаться.
– Ну, иди, иди, – она посмотрела на Видова так, как смотрят на неизбежность, и, провожая его удаляющуюся фигуру тяжёлым взглядом, проворчала, – не пьёшь, и ладно…
До места событий Видов добрался довольно быстро: на трамвае, и даже без пересадки. Это была последняя остановка маршрута. «Крайняя», как говорили местные. Видов вышел из вагона и оглянулся: трамвайное кольцо блестело в невысокой, но густой траве. Куда податься? Да всё равно. Лучше, конечно, поговорить с бабками на рынке. Если такой ещё не разошёлся, в четвёртом-то часу. Эх, как же можно было так долго спать!
Видов не спеша шёл по улице – той же самой, да и одна она тут, какую можно назвать улицей. Ночью она казалась более разбитой, а при дневном свете вроде и ничего. «О, икс-перты, – так Видов называл разговорчивых тёток и мужиков, – то, что надо». Он медленно подошёл к забору, через который происходил обмен новостями. Одна женщина стояла на улице, обеими руками держась за колышки, вторая – за забором, с мотыгой в руке.
О чём женщины говорили, Видов так и не узнал: они замолчали сразу же, как его заметили. Ну, ничего страшного. Он же, Видов, незнакомец. Сейчас будет знакомец, и разговор продолжится.
– Здравствуйте! – Видов улыбнулся и даже совершил некое телодвижение, вроде поклона, – я врач. Со скорой. Приезжал ночью вон в тот дом.
Успех был моментальным. Видимо, новость о смерти Риты ошеломила всю округу, но данных для перемывания косточек было маловато. Обе тётки воодушевились, заохали, умоляли о подробностях. Хором, громко, с активной мимикой и жестикуляцией. Та, что за забором, лихо выписывала мотыгой эллипсы и восьмёрки, как будто это была не мотыга, а лента для художественной гимнастики. «Через забор не перелетит», – подумал Видов, но инстинктивно отступил на шаг назад.
– Да какие подробности, – вздохнул он, – похоже, поругались они, эта женщина и её муж. А потом, видимо, подрались.
– Ой, да все давно думали, что прибьёт он её, – сказала тётка, стоявшая на улице.
– Много ты знаешь, чего другие думают, – проворчала вооружённая мотыгой, – но дрались они часто, да. Санёк же ж не просыхал, а Ритка иногда погуливала. Два в одном, как им было не драться!
