Он ничего не слышал, абсолютно поглощенный своими мыслями и работой.
Чтобы хоть как-то привлечь внимание, Тося запустила в него ком земли, но промазала.
От звука упавшей земли парень обернулся.
Тоня даже отшатнулась. Она не узнала того парня, который всегда был с ней рядом. Настолько сильно он изменился…
Ванино лицо утратило былую живость и беззаботность, оно стало непривычно серьезным и суровым. Печать тяжелых раздумий залегла в уголках глаз и губ.
– О, Тонь, привет… – еле слышно произнес юноша и направился к калитке, у которой стояла девушка.
– Здравствуй, – ответила на его приветствие Тося и продолжила. – Вань, ты слышал, что творится?
– Да слышал… Война нынче… Немец уже в Киеве!
Обычно добрые и приветливые глаза налились кровью, и, судорожно сжав правую руку, он нанес удар кулаком прямо в столб забора.
Отвернувшись от Тони и опустив голову, Ваня стоял, как вкопанный, как бы вновь и вновь оценивая ситуацию.
А девушка терпеливо ждала, когда он вновь придет в себя. Но этого не происходило. Казалось, Иван совсем утратил связь с реальностью и больше не вернется.
У Тони болезненно сжималось сердце при виде этой картины. «Что сталось с тем беззаботным дурашливым мальчишкой?» – задавалась вопросом девушка.
А случилось то, что прежнего Ваньки уже не было. Перед ней стоял новый Иван Орлов с пылким сердцем, беззаветной любовью к родине и сильнейшей ненавистью к её захватчикам. В его душе разгорелся пламень патриотизма, который никто не был в силах потушить. Это был новый Иван, неизвестный и загадочный.
– Ваня, – тихо подойдя сзади и положив руку ему на плечо, шепнула Тоня.
От этого юноша слегка повернул голову в её сторону.
– Тонь, я на войну иду. Сегодня был в военкомате. Меня приняли. Куда – не знаю. Завтра уезжаю. Куда определят, там и буду служить. Мне без разницы – танкистом, пулеметчиком или разведчиком – лишь бы с оружием в руках бить врага!
Ваня действительно утром ездил в военкомат. Ему совсем недавно исполнилось семнадцать лет. Он был старше Тони на год, но ходил с ней в один класс, так как в шесть лет сломал ногу и был вынужден пропустить один год. Телосложением юноша был крепок, так что дать ему можно было все восемнадцать лет. Он соврал военкому о своем возрасте, прибавив год, потому он и попал в армию.
Воодушевление сквозило в его голосе, в движениях рук, огнем пылало в глазах. Тоня поняла, что этот человек не отступится и не предаст, он или победит, или… По спине побежали мурашки от подобной мысли.
– Вань, ведь тебя же могут убить, – пытаясь сдержать подступающие к горлу слезы, дрожащим голосом произнесла она. – Убить…
– Да даже если и убьют, – но тут он осекся, почувствовав состояние девушки, и, загоревшись мыслью, резким движением повернулся к Тоне, взял её за плечи и посмотрел в глаза.
– Тонь, скажи мне, только честно, ладно? – начал он.
Глаза его загорелись невероятным блеском, который Тоня уже и не надеялась больше увидеть. Казалось, он собирался с духом, чтобы сказать что-то чрезвычайно важное и, наконец, выпалил:
– Тонь, ты будешь ждать меня?
Вся его решимость тут же улетучилась, сменяясь душевным волнением в ожидании ответа.
Тося не предвидела такого поворота событий. Она стояла, как вкопанная, не в силах произнести и слова. Сердце гулко билось в груди, кровь, пульсируя, стучала в ушах, и, казалось, земля уплывала из – под ног. Ведь его слова значили, что она ему небезразлична! Значит, права была Римма, а она не верила…
