Наш спутник выйдя на равнину,
Почуял, как цветет весна.
Ромашек он увидел луг,
Бескрайние травы поля.
Синица радовала слух
Мелодию свою треща.
Казалось пение ее
Намного лучше соловья.
Вся эта милая картина
Недалеко от стен была,
Лишь за ворота путник вышел
Она впилась в его глаза.
Багдад казался крепким замком,
Смотрящим грозно за людьми,
За племенем их бренным, жалким,
Держа ворота взаперти;
Скиталец обернулся: "Как?!
Как может человек тут жить?!
Я был в тюрьме и все же знаю,
Как душу станет здесь душить
Немая боль от этих зданий,
Поработив любую прыть,
Лишь сделать что – то попытайся -
Тебя заставят смирным быть…
Не люди даже, изваяния…
Не видеть бы их, да забыть…
Не в этой жизни, так в другой…
Вернусь я лучше уж домой."
Багдадский вор спустился с тропки,
Перешагнув косой ручей;
Все звуки разом тут же смолкли,
Растаяла синицы трель.
"От дома я не далеко,
Недолго мне идти осталось.
Еще немного, я смогу
Преодолеть в себе усталость.
Родные братья, папа, мама,
Мы вместе скоро сможем быть,
Я возвращаюсь, обещая
Корана строки свято чтить.
Молю, душою заклинаю!
Не отвергайте вы меня!"
И подходя к родному краю
Иссякли путника слова.
Он резво выскочил на Горку,
Затем на миг чуть оробел.
Знакомую увидел тропку,
В сомненьях мучаясь смотрел.
"А стоит ли домой вернуться,
Ведь столько лет уже прошло?" -
Рукою он щеки коснулся-
"Узнать лицо не так легко…
Во шрамах все оно, избито,
Бинтами перемотан нос…
И тело язвами покрыто,
Воняет скверно, как навоз.
Я не бунтарь теперь, не вор,
Не забияка, не задира.
Так почему же все ж во двор
Ступить мешает чья – то сила?"
Лишь к вечеру, когда смеркалось,
Ушло сомнение казалось.
Вчерашний узник по дороге
Пошел, исполненный тревоги
Через дома того села,
Где юность вся его прошла.
но вот не знаю, почему
Никто не встретился ему.
Не вошедшее. Багдад. Месть.
"Эй, смотри кто там идет!
Это бывший страж ворот!
Он нору мою стерег
На протяжении долгих лет!"
Вор багдадский уж без сил
Тихим голосом гласил.
"Вот судьба, мне повезло!
И сейчас я отыграюсь,
За его лихое зло".
Шепот шел. Вокруг смеркалось.
Ну а ворон лишь молчал,
Бездумно глядя в землю.
Он Абдуле совет не дал,
Отдав дела течению…
А день меж тем угас совсем,
Уж вечера заря восстала,
На фоне зарева у стен
Лишь мошкара одна летала.
Жар, поднимаясь над землей
Заката блики искажал.
Казалось будто бы огнем
Весь мирный город полыхал.
Трава дрожала под ветрами
Устало редкими кустами,
Виднелись мотыльки уже
У башен стражи над кострами.
Умолкли трели саранчи;
Затих торговцев местных гомон,
И более не шли торги,
Рабочий день для них окончен.
У окружных домов из окон
Незапертых пока ставнями,
Летел наружу свет свечей
И яркой масляной лампады.
Светило больше все скрывалось
За черноту полей клонясь.
Вот ночь совсем почти настала.
И тень ее уж поднялась,
Хоть времени казалось мало.
Багдадский вор по следу шел,
Желая злыдня в час поймать.
Он осторожно следом брел
Вослед ему стремясь шагать.
Мелькали улицы, дворы,
Сменяться местность быстро стала.
Но от людских коварных глаз
Уйти пока не получалось.
То тут, то там, вблизи, вдали,
Размытые мелькали лица.
Нельзя сказать кто там стоит:
Торговец ли, солдат, убийца…
Возможно то – ночной патруль,
А может лишь простые люди
Ходили в темной черноте
Шатаясь тут по всей округе.
"В Багдаде тихо, спите все!"
Галдел дозорный-часовой.
Подобны те слова грозе
Повсюду двигались за мной.
"Густая борода да шрам под глазом!" -
У стража на лице предстали во бреду.
Когда был узником Абдул
