Все трое встали над ближайшим мертвым телом. Сэм начертил в воздухе знак огня, Шкодливая Псина пролаяла знак очищения, а Лираэль нарисовала знаки мира и сна и увязала все символы воедино. Они слились, рассыпались искрами над грудью убитого, превратились в золотые язычки пламени, а секундой позже словно взорвались и уничтожили труп. Огонь погас так же мгновенно, как и вспыхнул, осталась лишь кучка пепла да сгустки расплавленного металла, что некогда были пряжкой пояса и лезвием ножа.
– Прощай, – промолвил Сэм.
– Доброй дороги, – проговорила Лираэль.
– Не возвращайся, – добавила Псина.
После того каждый принялся проводить тот же обряд сам, как можно быстрее переходя от тела к телу. Лираэль заметила, что Сэм сначала удивился, а потом явно выдохнул с облегчением, убедившись, что Шкодливая Псина умеет налагать знаки Хартии и совершать обряд, на который некроманты и твари Свободной магии неспособны, ибо он по сути своей противостоит применяемым ими силам.
Даже притом что обряд совершали все трое, к тому времени, как они закончили, солнце уже поднялось высоко, а утро почти миновало. Не считая тех, кого ференк утащил в свое слякотное логово, – их число осталось неизвестным, – на поляне в кругу терновника погибли тридцать восемь мужчин и женщин. Теперь от них остались только горки пепла среди разлагающихся туш мулов и воронья: птицы слетелись обратно, недовольно каркая, ведь угощения заметно поубавилось.
Лираэль первая заметила, что один из воронов на самом деле не то чтобы жив. Он сидел на голове мула, притворяясь, будто выклевывает кусочки протухшего мяса, но при этом не сводил черных глаз с девушки. Она ощутила его присутствие, еще не видя, но не была уверена, чувствует ли она смерти восьмидневной давности или близость мертвого. Но едва встретившись с птицей взглядом, девушка все поняла. Дух птицы давно отлетел, а внутри пернатой тушки поселилось нечто гнилое и злобное. Нечто, что когда-то было человеком, но изменилось до неузнаваемости за многие века, проведенные в Смерти, – за годы, напрасно растраченные в бесконечных попытках прорваться в Жизнь.
И это не ворона-кровавик. Этот дух, облеченный в тело ворона, куда более силен, нежели те, что обычно используются при оживлении стаи только что убитых ворон. Он выдерживает полуденное солнце – значит это, как минимум, житель Четвертых или Пятых Врат. Тушка ворона, в которую он вселился, верно, была совсем свежей: такой дух разъедает любую плоть изнутри в течение дня.
Лираэль схватилась было за Саранет, но едва она извлекла колокол, как мертвая тварь взмыла в воздух и стремительно понеслась на запад, держась у самой земли и петляя среди терновых кустов. На лету от птицы отваливались перья и куски гнилого мяса. Очень скоро от нее останется только скелет, сообразила Лираэль, ну да этой твари перья для полета не нужны. Ее приводит в движение Свободная магия, а не живые мышцы и сухожилия.
– Нельзя было упускать эту пакость, – посетовала Псина. – Она бы услышала колокол даже из-за зарослей терновника. Будем надеяться, этот дух рыщет сам по себе, иначе на нас могут налететь вороны-кровавики. И это по меньшей мере.
Лираэль вернула Саранет в футляр, осторожно придерживая язычок, пока кожаная прокладка не легла на место, обездвиживая колоколец.
– Я растерялась, – тихо повинилась девушка. – В следующий раз буду проворнее.
– Надо бы двигаться дальше, – напомнил Сэм. Он поглядел на небо и вздохнул. – Хотя я-то надеялся немного отдохнуть. Уж больно жарко идти.
