Он правдив с человеком, он рассматривает его как равного партнёра. Как сильного и ответственного индивида, который не позволяет себе погрузиться в лживые переживания и неврастеничные страхи.
Советский атеизм прекрасен, потому что он освобождал для человека божественную власть. Он освобождал человека от рабства.
Никто не стоит над тобой, говорил он. Ты никому не обязан подчиняться в своём жизненном выборе. Ничего скрытого не существует, жизнь – вот она: то, что ты видишь перед собой!
Я ни секунду не сомневаюсь, что рано или поздно, под каким угодно названием и соусом советский атеизм возродится, потому что для смелого и ответственного человечества нет ничего лучше в качестве коллективной умственной и психологической ориентации.
Только убеждённые атеисты могут покорить дальний космос и найти человеку убежище на других планетах при неизбежном капуте Матери-Земли.
Есть ещё атеизм индивидуальный, но это несколько другое. Это смелый и ответственный выбор, но эта некая обособленность, а по нынешним временам даже бунт. В нём нет могучей коллективной организации, а потому по большому счёту он не приносит утешения.
Ныне я индивидуальный атеист, но чтобы прийти к этому состоянию, мне пришлось преодолеть несколько самых полярных стадий.
Советский атеизм был возвышен и правдив, а потому он не пытался избавить человека от страха смерти. Наоборот, он старался примирить его с неизбежным концом. Он хорош для сознания взрослого, но детское – моё ранимое сознание – он не защитил. Где-то в семь лет осознание смерти накрыло и расплющило меня.
Я отчётливо помню те сумасшедшие истерики, тот дикий страх смерти, которые переживал наедине с самим собой.
Лето 1982 года, через два месяца мне в школу, а из детского сада я уже выпустился. Стоит лето, самая нехорошая пора для крепости нервов, я один в нашей однокомнатной квартире на проспекте Химиков, 70г. Она на первом этаже и угловая – только моему бестолковому папашке могли дать такую. Потом появился второй ребёнок, мой брат, и жизнь в микроскопической однокомнатной квартире вчетвером стала совсем весёлой – но речь сейчас не о том.
Просто я понял, что однажды умру. Что меня когда-то не станет.
И не сам факт смерти страшит больше всего, а осознание времени, его продолжительности и неизбежности.
Вот оно бежит, это паскудное время, год сменятся годом, эпоха эпохой – а тебя уже нет. Вселенная бурлит, в ней рождаются новые звёзды и планеты – а тебя уже нет. Ты уже сгнил в какой-то заброшенной могиле, превратился в труху, в грязь.
И самое бурлящее, самое острое, самое пронзительное осознание заключается в том, что тебя уже никогда не будет.
Сейчас, в сорок три года я вполне спокойно рассуждаю об этой неизбежности, вполне спокойно пишу о ней и далёк от погружения в зыбкую неврастению.
Но тогда, тридцать шесть лет назад мой мозг был не в состоянии справиться с накатами жуткой истины, главной правды жизни. Я погружался в ослепительно пронзительную черноту осознания, я рыдал навзрыд, я бился в истерике, я кричал в потолок:
– Никогда!!!
Наивный, я пытался сопротивляться. Победить свой страх и саму смерть. Пытался успокоить себя мыслью о том, что к тому моменту, когда я вырасту, будет изобретено бессмертие.
Или – вот ещё вариант, на тот случай, если бессмертие не найдут – меня заморозят в криогенной камере до тех пор, пока оно не будет изобретено окончательно. И я целую вечность, всю праведную и неотмеренную бесконечность буду жить на этой земле в этом благословенном теле.
