О том, что Аяла мертва, слуги уже знали от Эсселька. Он занимался расследованием и сообщил, что все деревенские парни оказались на месте, а с производства вчера утром ушли аж семь обозов с товарами в разные концы страны. И придётся теперь допрашивать всех.
На завтрак я не пошла. Вообще никуда не пошла, мне даже было плевать, что об этом скажет Кружевная Жаба. Лежала на жёсткой постели с закрытыми глазами и вспоминала, как Ая обучала меня алфавиту. Как заступалась за меня, пусть и не всегда. Как тосковала о семье. Подушка постепенно намокла, голова потяжелела, и я забылась беспокойным сном. Проснулась уже вечером, от шума.
— Мародёрка! — раздался обвиняющий голос из коридора.
— Ей уже не надо, а мне на память! — взвизгнули в ответ.
Кажется, голос принадлежал Тарде.
Я вышла в коридор и обнаружила готовых сцепиться Тарду и Эльдигу.
— Чаво случилося? — высунулась бабка Фикла.
— Тарда решила поживиться Аялиным добром! — упёрла руки в бока Эльдига.
— Ой, там добра-то! Подумаешь, взяла на память. Платье-то она с собой в последний огонь не заберёт! А мне по размеру.
— Платье моё было, это я ей его подарила. И я запрещаю тебе его касаться! — грозно пророкотала Эльдига.
— А кому его? И я-то еле влезу. Или, скажешь, юродивой отдать? — с вызовом ответила Тарда.
— Не твоё дело, как я скажу! Чего ты ещё утащила, воровка бессовестная? — продолжила натиск заступница.
— Ой, да подумаешь! Аялке ужо без надобности! На, подавись! — сплетница швырнула платье в лицо Эльдиге и кинулась к себе.
— И то правда, коли нет у неё родных-то… — протянула бабка Фикла и бочком-бочком посеменила к приоткрытой двери.
Её неожиданно поддержали другие слуги. И вскоре из комнаты Аи вынесли практически всё. У меня ещё с ночи осталась заколка, и отдавать её я не хотела. Пусть будет хоть маленькая, но память об этой хорошей девочке. Считалось ли это мародёрством? Я не знала.
На ужин пришлось идти из-за лиски. Аппетит пропал, голова гудела от тупой боли, на глаза то и дело наворачивались слёзы. Особенно тяжело было слушать хорошие слова об Ае от тех, кто при жизни ни во что её не ставил.
— Ох, девонька была какая, а я ж ей заместо матери! — гнусавила Фикла.
— Уж на что Аяла была девочкой замечательной, — всхлипнула одна из кухарок. — Тёплой, светлой, доброй и отзывчивой. Немного грустной. Как чувствовала, как чувствовала, что век её короток…
— Очень хорошая девочка. И другим помогала. И сама порядочная… была, — поддержала её Тарда.
— Я бы на такой и женился… — протянул Дий.
— Юница совсем, красивая, жить бы да жить… — вздохнула Тарда. — Вот уж интересно, не через свою ли доброту она пострадала. Ведь никому отказа не давала. Небось, через то и конец свой нашла. Мало ли приглянулся ей какой парень заезжий, поманил чем, пообещал ли чего. Она голову-то и потеряла… сбежала с ним. Небось, он-то её и того!
— Хватит! — почти закричала я, когда слушать этот бред стало уже невозможно.
Остаток ужина прошёл в тишине. Ночка смела всю мою порцию, есть всё равно не хотелось.
К ночи комнату опустошили. Бельё и рабочие платья вернули Домоправительнице, нехитрые ценности поделили. Бабка Фикла громче всех причитала, что Аяле она заменила мать, и потому ей причитается что-то особенное. От этих слов становилось дурно. К счастью, не мне одной. Иначе я бы окончательно потеряла веру в местных людей. Эльдига порывисто обняла меня перед сном. И почему-то от этого доброго жеста стало только больнее.
