Невыразимое чувство апатии овладело Кирой. Руки и ноги ее точно свинцом налились, вместе с тем она вполне отдавала себе отчет в том, что происходило вокруг.
Ее поразило злобное, глумливое выражение глаз человека, одетого священником, и его бледное, истощенное лицо. Черная свеча, которую он подал, дрожала в ее руке. От этих людей исходило ужасное тошнотворное зловоние. Ледяной холод от кольца, которое надел ей Басаргин, бросил ее в дрожь.
Венчание происходило в мертвенной тишине, нарушал ее лишь гнусавый голос колдуньи, читавшей вполголоса непонятные заклинания по какой-то древней книге в черном переплете.
Мало-помалу одуряющая вонь стала так сильна, что у Киры закружилась голова, и она начала задыхаться. Она чувствовала, что теряет силы, и вглядывалась в Алексея. Да, это был он, а пожалуй, и не он…
Вдруг ей показалось, что все вокруг задрожало, затрещало, заходило, бурный порыв ветра распахнул окно, а священник с дьяконом и новобрачные, подхваченные вихрем, поднялись в воздух, подлетели к окну и исчезли в ночной тьме.
Порыв холодного ветра опрокинул Киру, и она полетела в какую-то бездну…
Когда Кира открыла глаза, то увидела, что лежит у открытого окна, а Настя трет ей водкой виски и руки.
– Очнитесь, барышня, все кончено, – утешала горничная.
– Кажется, я была в обмороке?.. Какой ужасный кошмар!.. – слабым голосом сказала Кира, с трудом поднимаясь и боязливо оглядываясь.
Все здесь было в прежнем виде: занавесь задернута, подсвечник исчез и подполье закрыто.
Старуха стояла перед ней с горшком в руках и блаженно улыбалась.
– Ваше счастье, барышня, с вами. Не забудьте меня в день свадьбы, – угодливо сказала она, провожая посетительниц в первую комнату.
– Воду не забудь, Настя, – прибавила старуха, переливая в бутылку из горшка.
Лишь на свежем воздухе Кира избавилась от мешавшего ей соображать оцепенения и вздохнула полной грудью.
Ее приключение казалось ей тяжелым кошмаром, но она все-таки воздержалась говорить о нем с Настей на обратном пути, боясь, как бы извозчик их не подслушал.
Но чем больше она думала, тем загадочнее и подозрительнее казалась ей вся эта история.
Вернувшись домой, Кира спросила раздевавшую ее Настю:
– Слушай! Нет ли тут какого-нибудь обмана? Одного я не понимаю, откуда она привела Алексея Аркадьевича? Предположим, что поп с дьяконом сидели у нее в подполье, но как туда попал Басаргин? Ведь это же, бесспорно, был он?
Горничная вздрогнула.
– Ах, барышня вы моя золотая. Да неужели вам невдомек, что люди-то были не заправские, а нечистые. Иначе разве могли бы они через окно улететь? Господи Боже, как я напугалась в первый раз! Кума-то моя, Аксиньюшка, мне и растолковала, значит, по какой причине от них смрад такой идет. Поглядите сами, и от вашего платья тоже мертвечиной несет. Надо его будет хорошенько проветрить, чтобы кто не приметил чего. А сами-то вы, барышня, в ванночке помойтесь, просила Машу, чтобы она к нашему приезду ванну нагрела.
Кира побледнела, и невыразимое чувство страха и отвращения охватило ее.
Когда она принялась затем раздеваться в ванной, то невольно вскрикнула. Она с ужасом увидела, что у нее на пальце надето кольцо, украшенное рубином. Это кольцо она сотню раз видела на пальце Басаргина. Вместе с тем она не досчиталась одного из своих колец.
На этом дело не кончилось, и ее еще более смутило новое открытие – цепочка от креста на шее была оборвана, а сам крест исчез… Это обстоятельство не укрылось от Насти, и, бледная, с трясущимися руками, она молча раздела и уложила свою барышню.
