Читать онлайн Яков Капустин - Чудны дела твои, Господи
Книга издается в авторской редакции
Верстка и оформление Нелли Васильницкая
В оформлении использован фрагмент картины Виктора Попкова «Мне 40 лет», изображение взято из интернета.
Издательство Книга Сефер
https://www.facebook.com/KnigaSefer
+ (972)50-242-3452
Милосердие Божье
А теперь горбатый!
Ещё лет десять после окончания войны мои родители иногда между собой говорили на идиш.
Обычно это происходило тогда, когда обсуждалась проблема, которую отец и мать хотели скрыть от нас с братом, потому что мы знали только русский и немного украинский.
Детское любопытство заставляло нас напрягаться, навострять уши и улавливать в разговоре русские слова, чтобы по ним сложить смысловую мозаику.
Иногда это удавалось. Но не в этот раз.
Мало того, что родители говорили на идише, так они ещё и шептались, что было абсолютно несвойственно для характера моей боевой и шумной мамы.
Заметили мы и непривычную активность в коридоре и во всём дворе.
Наконец, новость стала доступной и детскому любопытству, а потому взволновала и нас своей оглушающей несуразностью.
Оказалось, что Ира Ковалёва, учительница из финского домика в конце двора, выгнала своего мужа-красавца Сергея и привела в дом горбатого мужика.
Новость была непостижима и неподъёмна ни для ума детей, ни для привычного сознания взрослых. Её соседи за деревянной перегородкой, рассказывали что Ирка с новым мужем целыми ночами хихикают и шумят.
Весь двор недоумевал.
Ну что можно делать весёлого ночью с горбатым, да ещё и такого, чтобы мешать спать соседям?
Сама же Ирка Ковалёва расцвела, повеселела и гордо несла свою голову рядом с маленьким горбатым человечком, который неуклюже держал её под руку, когда они ежедневно вынуждены были проходить через любопытно-осуждающие взгляды многочисленных соседей по двору.
Мужчины делали вид, что их это не интересует и продолжали играть в домино, не отвлекаясь на ежедневное зрелище. Дети же, от природы категоричные и злые, всячески досаждали презираемой всеми паре и, как только могли, вредили Иркиному пятилетнему сыну от первого брака. Эта необъявленная война закончилась так же внезапно, как и началась.
Одноногий Ванька на костылях, как это уже не раз бывало, гнался за своей женой по двору с сапожным ножом в зубах, а его жена Анька истошно орала.
Мужики, оставив домино, повернулись в их сторону, но вмешиваться никто не торопился, опасаясь пострадать за чужое пьяное дело.
Увидев идущую по двору Ирку с горбатым мужем, Анька инстинктивно спряталась за них.
Подскочивший Ванька замахнулся ножом и заорал:
– Отойди, убью!
И тут произошло невероятное. Горбатый закричал неожиданно громким голосом:
– Не сметь!
От растерянности Ванька замешкался и тут же получил короткий и сильный удар кулаком в живот. От боли и неожиданности он выпустил костыли, скрючился и свалился, задыхаясь, на землю.
А горбатый спокойно повернулся к жене, и они продолжили свой путь.
Назавтра уже все знали, что горбатого зовут Яков Степанович Смоляков и что он преподаватель истории. Весь двор стал с ним здороваться издалека, называя по имени отчеству, а он всегда доброжелательно и как-то старомодно и неуклюже раскланивался.
Вскоре они уехали из нашего двора, и мои детские важные дела и события вытеснили из памяти и Якова Степановича и его жену.
Прошло лет восемь – десять.
За разные дурацкие и хулиганские подвиги меня исключили из техникума и, чтобы продолжить учёбу, мне понадобился аттестат зрелости. Я направился в ближайшую вечернюю школу, директором которой оказался мой бывший сосед по двору Яков Степанович Смоляков. Встретил он меня тепло и доброжелательно, но предупредил, что ни меня, ни моих дружков, в случае какой-нибудь бузы, не потерпит.
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что проверять его предупреждение не стоит. Я открыл дверь в одиннадцатый класс и увидел на задней парте красавицу, которая показалась мне знакомой. Не раздумывая я уселся рядом с ней и, по обыкновению, начал что-то молоть, рассчитывая на «продолжение банкета», тем более, что она проявила ко мне интерес, потому что, как оказалось, была наслышана обо мне.
В конце уроков я навязался её провожать, чему она откровенно обрадовалась.
Жила она не близко, и пока мы шли, наши отношения стали настолько тёплыми и доверительными, что я без всяких опасений полез к ней целоваться.
Люба (а так её звали) без всякого жеманства позволила поцеловать себя в губы и серьёзно сказала:
– Парень ты, конечно, ничего, но я люблю другого человека.
– Что, так сильно?
– Очень!
– Он что намного лучше меня?
Люба помолчала, посмотрела на меня внимательно и с какой-то обречённой убеждённостью сказала:
– Лучше.
– Чем?
– Он настоящий мужик.
– А я?
– Ты интересный балбес.
Она примирительно чмокнула меня в щёку и зашла в подъезд.
Я посмотрел вслед её волнующим ногам и расстроился ещё больше.
На следующий день она не отходила от меня на всех переменах, снова попросила меня проводить её, а когда узнала, что я иду в общежитие техникума к своей Ласточке, напросилась со мной, и мы втроём направились к её дому.
Так она превратилась в моего друга и часто свободное время проводила в нашей компании. Все знали, что клеить её бесполезно, поэтому никаких проблем не возникало.
Парня её я никогда не видел, поэтому предполагал, что он в армии.
Однажды, по дороге из школы, Люба была какой-то непривычно озабоченной и, вдруг совершенно не к месту, сказала, что у жены директора нашей школы рак.
– Стыдно так думать, но у меня теперь появилась надежда.
– На что? – я не понимал, о чём она говорит.
– Что Яков Степанович на мне женится.
Я остановился как вкопанный.
Оказывается, красавица Люба Лупова, по которой вздыхала половина моих знакомых ребят, была влюблена в этого несчастного горбуна. И, хотя я уважительно к нему относился, слова Любы не умещались в моей голове.
– И давно ты в него влюблена?
– С детства. Мы летом жили в одном дачном посёлке. Когда однажды загорелась соседская дача, собралось много народу, но спасти домик уже не было возможности. А во дворе под навесом была привязана собака. Огонь подбирался к ней, но отвязать её все боялись, потому, что уже горела крыша навеса, и можно было сгореть. А Яков Степанович один из всех мужиков побежал к собаке, и отстегнул ошейник. У него обгорели волосы и лицо, и он долго лежал дома. А мы дети ходили его проведывать. Постепенно я поняла, что люблю его, потому что лучше и интересней на Земле человека нету. И буду любить всегда.
– А он?
– Он делает вид, что ничего не замечает. А я и в школу хожу из-за него.
После этого разговора прошло, наверное, лет двадцать-двадцать пять.
С женой мы поехали в Дом быта забрать из ремонта телевизор моих родителей, у которых тогда гостили.
Кто-то похлопал меня по плечу. Оглянулся.
– Господи, Люба! Ты ещё красивее. Тебе время только на пользу.
Мы обнялись, как самые родные и близкие люди.
– Пойдёмте ко мне в кабинет. Я здесь директорствую.
Когда мы расположились, зазвонил телефон. Люба говорила с ребёнком.
– Внучка – сказала она, положив трубку.
Ты же помнишь Игоря, сына Якова Степановича и Иры? Это его дочь.
Я недоумённо смотрел на неё.
– А! Ты же ничего не знаешь. Я и забыла, где ты был. Ира умерла в 69-м, и Яков Степанович на мне женился. И мы прожили вместе уже почти двадцать лет. У нас и общая дочка есть Оля, сейчас она в институте в Одессе. А Яков Степанович сейчас в командировке в Спитаке, после землетрясения. Он последнее время в обкоме партии работал, в административном отделе. Вот и напросился. А там так опасно. Но ты же его знаешь, он не меняется. Всегда во все дырки лезет.
Лицо её светилось гордостью и счастьем.
Когда мы, попрощавшись с Любой, спускались по лестнице, я сжал жене руку и сказал:
– Вот что делает с людьми настоящая любовь.
Я и сам был рад и счастлив.
И за Любу и за Якова Степановича.
Встречное движение
Всё было бы проще, если бы она его не любила.
Но Ларочка любила Михаила без памяти, а потому внезапная её беременность путала все карты их отношений, которые и без этого были непростыми и нелёгкими.
Ко времени их знакомства Михаил уже десять лет был женат и имел двух дочек, по которым сходил с ума.
Поэтому надежд на его развод не было никаких, и Ларочка готова была делить Михаила с его женой, лишь бы он всегда был с ней.
Правда, Михаил всегда настаивал на том, чтобы эти отношения были лёгкими и свободными, и не осложнялись непредвиденными ситуациями.
В своих требованиях он был категоричен, и Ларочка старалась ничем не омрачать его жизнь, что давало возможность удерживать Михаила уже почти три года.
И хотя она нисколько не сомневалась в его искренности, когда он говорил о любви, иллюзий насчёт брака с Михаилом Ларочка никогда не питала.
Узнав о беременности, Михаил крайне огорчился и растерялся. Ничего толком не сказав, он исчез из Ларочкиной жизни.
Ларочка была в панике.
Конечно, ёй очень хотелось ребёнка от Михаила, да и её тридцатилетний возраст уже начинал ставить определённые условия. Но обрести счастье материнства и потерять Михаила, было выше её сил.
Без Михаила теряло смысл не только материнство, теряла смысл сама жизнь.
Ларочка без конца звонила Михаилу, но телефон был отключен, и она просто не знала, что ей предпринять, чтобы вернуть любимого.
А Михаил в это время терзался сомнениями и муками. Он уехал к другу на дачу, отключил телефон и, в отсутствии жены и любимой им женщины, решил крепко подумать и принять судьбоносное решение.
С одной стороны были две дочери, которых он не мог оставить.
А с другой был его ребёнок и любимая женщина, без которой радоваться жизни он тоже не сможет. Он почти не спал эту неделю. Не помогал ни алкоголь, ни снотворное.
На седьмой день своего отшельничества Михаил проснулся неожиданно для себя поздно и хорошо выспавшимся.
Он ощутил какой-то незнакомый подъём в настроении и ясность в голове.
Михаил понял, что во сне к нему пришло правильное решение.
Он уйдёт к Ларочке, а о детях будет заботиться и сделает всё возможное, чтобы его девочки полюбили Ларочку и их будущего ребёнка.
С женой он объяснится, и она всё поймёт.
Он всё ей оставит, а с Ларочкой они построят новую жизнь.
И твёрдым шагом Михаил отправился домой для объяснения с женой.
Однако разговора не получилось.
После первых же его слов жена забилась в истерике и стала выбрасывать с балкона его вещи, а прибежавшая на крик тёща плюнула ему в лицо и облила грязной водой из кухонной миски.
– Вон отсюда! И о детях забудь, скотина! – кричала жена.
– Только появись на пороге, я тебя засажу, ворюга! – не унималась тёща.
Михаил пытался что-то объяснять, но от этого и жена и тёща кричали ещё сильнее.
Увидев, что внизу уже кто-то пытается утащить его валяющиеся вещи, Михаил побежал вниз и стал собирать их в принесённые сумки.
– Ну, вот они и показали своё лицо. Вот так живёшь с людьми и не представляешь, какие это дикари. А я ведь хотел по-хорошему, по интеллигентному, чтобы навсегда остаться родными людьми. Жена просто неспособна меня понять и пойти мне навстречу.
Только о себе и думает. Эгоистка! Ларочка, конечно, не такая. Она обязательно бы всё поняла и пошла бы навстречу. Ну и Бог с ними. Ребёнок у меня будет, любимая женщина есть, а с дочками всё равно когда-нибудь помирюсь. Они так меня любят.