Вибрация заставляет подпрыгнуть.
Звук тихий, но у меня будто пол проваливается под ногами, а в ушах взрывается гром.
Замечаю на столе телефон. Лео, видимо, забыл его. На экране сверкает надпись: «Отец».
Я роняю сумку. Как такое может быть? Это прямо отец-отец? Или просто кличка? Отец Шакала в тюрьме!
Телефон продолжает вибрировать и ездить по доске.
Я кусаю ногти, не решаясь взять трубку. А если это что-то безумно важное? Единственный звонок, который позволили его отцу в тюрьме или вроде того? Понимаю, что начала есть саму себя. Любопытство достигает апогея.
Принимаю вызов.
– Леня? – раздается голос с тембром, как у Шакала.
– А, нет, простите. Он спит. Я попрошу вам перезвонить. Что-то срочное? – тарахчу я.
– Нет, нет, дорогая. Скажите, что завтра я буду рад видеть его в кафе, как договаривались.
Что?!
Я проглотила язык, но набираюсь сил задать еще один вопрос:
– А вы… Вас уже выпустили из тюрьмы?
Тишина. И слегка хрипящий стон:
– Ох… Он рассказывал вам о том времени? Я вышел еще шесть лет назад.
– Что? Но… но как? Вам так мало дали за убийство?
– Покушение… – поправляет собеседник. – Неужели Лео больше нечего девушкам рассказывать? Он сказал, что я убил того парня?
– Нет, – лгу я, едва удерживая телефон у уха. – Я… видимо, неправильно поняла. Из-извините. Тот па-парень разве не м-мертв?
– Он совершил самоубийство, – звучит подрагивающий голос. – Простите… С кем я разговариваю? Вы девушка Лени?
Отключаю звонок. Перед глазами внезапно гаснет свет. В кухне и так полутьма. А во мне погасло нечто иное, нечто светлое и теплое… оно покрылось инеем и острыми шипами.
Я кладу телефон, набираю в кружку ледяной воды и бреду обратно в спальню, не замечая углов. Несколько раз бьюсь плечом. Бреду, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете. А виной тому – ложь.
Лео кашляет и откатывается в сторону, когда я выливаю воду на его голову. Он сонный. Но в сознании. Смотрит как мальчик, испугавшийся призрака. Правильно. Призрака прошлого. Того, кого он так тщательно прятал.
– Твой отец не убивал насильника сестры… – шепчу я.
Шакал поднимает испытующий тяжелый взгляд и открывает рот, но я с размаху разбиваю кружку о стену и кричу:
– Его посадили не за убийство, а за покушение!
– С чего ты…
– Он сам сказал!
В зеленых глазах зажигается что-то маниакально жуткое.
– Эми…
Звук его голоса забирается внутрь меня и вплавляется в вены. Я задыхаюсь от переполняющих чувств. Лео спокоен, но глаза… в них иссыхает и трещит дремучий лес.
– Ты мне солгал… – шиплю я едва слышно.
– Стой…
Лео пытается встать, но держится за виски от явной головной боли.
– Отец не убивал… И вот вопрос: в чем была твоя выгода сказать иначе? Чего ты боялся? Или что предполагал? – От боли, съедающей до костей, каждое произнесенное слово дрожит, как мои колени и сердце. – Тот парень все равно мертв, верно? Самоубийство. Вот как…
– Остановись, – угрожающе требует Лео, но затем качает головой и просит, почти умоляя: – Забудь. Не думай…
– Глеб любил твою сестру… – задумываюсь я, садясь рядом. – И умрет за киллера. Это… твои слова.
Шакал замолкает и берет меня за руку, но я вскакиваю и отступаю спиной к двери.
– Это ты… – Хватаюсь за комод, чтобы не упасть.
– Эми…
– Ты… ты…
С комода падают ваза и настольные часы. Стекло со звоном прыгает по паркету.
– Молчи, – шепчет Лео.
Я сглатываю. Нервная дрожь пробегает по хребту. Все во мне визжит: это он! Я выбегаю из комнаты. Шакал подскакивает, но валится с ног. Снотворное точно действует.
