Аэротаник - страница 25

– Да, весьма неожиданный поворот, но я, уважаемый Виктор… э-э-э… Константин Тимофеевич, ничего не имею против этой метаморфозы в ваших документах и постараюсь впредь называть вас новым именем – Константином Тимофеевичем. Не вижу в этом особой проблемы. Думаю, на наши с вами планы по спасению мира это не должно отразиться. Так что я готов сегодня же осуществить задуманный нами…

– Стойте! Что вы говорите? Подумайте, прошу вас. Неужели вы не понимаете сути всего этого? Всего, что произошло. Что… что… Виктория Тимофеевна, Вика, сирень… Это она, она! Я, я ее Костик. А она – моя Витенька. Боже, я ее нашел и никому не отдам, никому не позволю… Владимир Ильич, родной вы мой, ведь Наденька, получается, – моя дочурка, потерянная вместе с любовью к Витеньке, Виктории. Ниточка тогда оборвалась. Она так решила, хоть и мучилась, я знаю. А я-то – молодо-зелено – не сумел отстоять любви нашей. И так вот я всю свою жизнь провел в одиночестве. Одними воспоминаниями и жил. И любви-то новой Писатель не дал. Вот ежик мой, правда… Но это так, это нечто иное.

– Минуточку! То есть, как? Понял ли я вас, милостивый государь, правильно, что мы с вами являемся как бы родственниками? Иными словами я ваш зять, а вы, извиняюсь, мой так называемый тесть?

– Именно, именно. И вы еще сомневаетесь?

– Н-да! То есть, теперь, кажется, нет, не сомневаюсь. Видать, действительно пути писателевы неисповедимы. Однако тот факт все еще остается фактом, что моя супруга и, соответственно, ваша дочь, отныне является ни кем иной, как Надеждой Константиновной – женой Владимира Ильича Левина. Но ведь это, простите… Нонсенс. Нет, нет, это просто катастрофа. Я не могу этого допустить. Вы же должны понимать… Ну хорошо, это-то ладно. Но ведь главное, нам необходимо ради спасения мира совершить…

– Плевать, милейший мой, на весь этот из пальца высосанный мир, на вашу пустую, как мыльный пузырь, катастрофу и на бездарного Писателя вашего в том числе. Имею право на атеистические убеждения. А если вы все еще лелеете в себе нехорошие мысли по поводу так называемого спасения мира посредством преступления закона, то я, защищая своего ребенка, готов на все. Вот возьму и сам шмякну вас по голове чем-нибудь тяжелым и не удивляйтесь.

– Но ведь, милостивый государь, не давеча, как вчера… Это же вы сами изволили все, так сказать, устроить – завели беседу со мной, ввели в курс дела, предложили мне весь этот план спасения мира сего и приобщили к вере в Писателя нашего… Я, простите, вас, Константин Викторо… то есть Константин Тимофеевич, право, не совсем понимаю.

– Именно, именно – Константин Тимофеевич. Правильно сказали. Костя, от слова кости – прошу любить и жаловать. Ну конечно, я уже припоминаю, отчетливо помню, как Витенька тогда называла меня ласково и нежно – Косточкой, а то иной раз Ребрышком: «Ребрышко мое сладкое». А я ее – Машинкой, имея ввиду автомобиль «Победа». Виктория – Победа. Ах… Так вот. Будьте любезны и постарайтесь учесть, милостивый государь, что это тот самый некто Виктор Тимофеевич, а не я – ваш покорный слуга Костя, ахинеи наплел целый воз. К нему и все претензии. Ищите его. Спросите в справочном бюро. Я-то здесь причем? Мы люди спокойные, честные, законопослушные. Нам, нашему семейству – мне, Наденьке и Вике, не до этих всяких философий подозрительных. Вот так-то вот, уважаемый зятек. Лучше, чем читать старые ваши потрепанные книги и слушать басни посторонних подозрительных людей, сообразили бы нам с Витенькой, то есть с Викторией Тимофеевной, внука, а лучше двух внучат – малыша и малышку. А то годы-то подступают. Сколько ж ей – супруге вашей и моей доченьке? Уже, больше тридцати лет прошло с тех пор. С дочкой лишен был возможности возиться, в игры играть, на спине катать – лошадку изображать, так хотелось бы хоть с внуками побаловаться на старости лет. Я уж и на пенсию тогда уйду. Нечего тут в нашем захолустье расследовать, чушь одна.