И Даша на удивление беспрекословно подчинилась. И вообще оказалась очень внушаемой девочкой. Усидчивой, памятливой, то есть у нее была просто феноменальная память. Не прошло и нескольких дней, как она уже шпарила наизусть целые куски из Карамзина: «Ливонские рыцари, пристав к российским мятежникам и захватив близ Оденпе одного чиновника новгородского, дали повод Ярославу разорить окрестности сего города и Дерпта». Она цитировала ему абзац за абзацем, бледная от бессонницы, и Вадим уже стал не на шутку беспокоиться о здоровье лисички. Он даже стал приходить к ней по ночам в комнату, отбирать книги и выключать свет. И вот так, изымая очередной том, он как-то у нее остался… Лег рядом. Рука потянулась к груди, Даша сказала:
– Кто вот тебе говорил, что грудь – самая чувствительная часть?
– Кто? Мне так всегда казалось.
– Эх, неопытный… Поцелуй меня в губы.
Ларчиков поцеловал. Губы были легкие, мятные. Живот у нее вдруг задрожал. Все было свежо, как будто яблоки смололи в блендере…
Прошло около месяца. В начале сентября в Салтыковку нагрянула Люба Гурская. Вадим валялся на печи, залечивая гастрит. А Дашенька как раз бродила по поселку в поисках инжира – им Ларчиков только и спасался во время обострения. Зайдя, Люба аукнула. Голос у нее был мрачный, словно у промокшей совы.
– Я здесь, начальник! – откликнулся Вадим. – Болею.
Гурская довольно дежурно поинтересовалась, что с ним, и Ларчиков насторожился: от нее месяц не было ни слуху ни духу и кто знает, что там устроили обманутые курды. Но дела обстояли гораздо хуже.
– Деньги наши с тобой пропали, – сказала Любка-Кремень. – Все. Подчистую.
– Как пропали? – Ларчиков чуть не упал с остывшей печи. – Что за бред?! Из банка?
– Ты что, телевизор не смотришь? Впрочем, какой телевизор. Вы тут с Дашкой прямо как на сибирской заимке живете.
И Гурская прочла больному короткую лекцию о последствиях финансовой катастрофы 17 августа 1998 года. Затем добавила:
– Ходят упорные слухи, что бывшего акробата Геннадия Сергеевича в связи с кризисом в стране сурово взяли за яйца. И теперь у него два выхода: либо найти тебя, либо сделать сальто с Останкинской телебашни.
– Почему с телебашни? – рассеянно спросил Вадим.
– Ну, он же акробат, – нелепо съязвила Гурская.
Вместе с новостью об экономическом крахе она привезла с собой два билета.
– Поскольку, Вадик, курдские псы ищут тебя с собаками, – скаламбурила без тени улыбки, – придется отсидеться в Турции. Вот два билета до Анталии, возьми. Обратные – с открытой датой. Прилетишь в Москву, когда все устаканится.
– Зачем два? – Ларчиков все еще находился в некоей прострации из-за потери денег.
– Ну ты, парень, даешь! Ты как мой биохимик просто. Звоню ему как-то в лабораторию и говорю: «Поехали, Лень, в ресторан. Через часок». А он в ответ: «А зачем? Мы уже с Крысей поужинали».
– А кто такая Крыся?
– Это его крыса подопытная. Эксперименты он над ней ставит, мудак!
– А-а-а… А у Дашеньки есть загранпаспорт?
– Есть. Я ей сделала, – усмехнулась Гурская.
