– Да? – повернулась она к нему и с лёгким прищуром недоверчиво ожидала подтверждения.
– Да. Мне нравится.
– Смотришь, что ли?
– А что здесь ещё делать? – усмехнулся Филатов, хотя ему больше всего на свете хотел пожать плечами и ответить: «Вот ещё надо – смотреть на тебя».
– Смотришь – а сам сидишь и не танцуешь?
– Да я как-то… Нет, я умею. Просто музыка не такая. Только вот этот «Ёмахо-Ёмасо» ещё ничего.
– Сам ты Ёмахо, – сердито покачала она головой. – Ты в какой класс перешёл?
– В седьмой, – он был уверен в том, что она сейчас махнёт на него рукой и отвернётся.
– А я в восьмой. И по английскому у меня пятёрка. Ёмахо… Они поют «Ю май хат, ю май соул». Ты моё сердце и моя душа. Запомнил?
Филатов кивнул.
– А теперь честно скажи – танцевать умеешь? – и она пристально посмотрела ему в глаза. Он вдруг вспомнил, как, не задумываясь, ответил вожатому «Нет» на вопрос, знает ли он Марину, и понял, что сейчас соврать никак не получится.
– Не пробовал.
– То есть – нет, – сделала вывод Марина. – А попробовать нет желания?
Миша замотал головой.
– Не моё это, – попытался он ответить по-взрослому, слегка скривив рот и растянув фразу. – Дрыгаться, руками-ногами махать…
– А это что? – ткнула девушка пальцем в его постукивающий по перилам веранды в такт музыке палец. – Само? Чисто случайно?
Пришлось сжать непослушные пальцы и спрятать руку за спину.
– Не случайно. У меня мама балетом занималась. По наследству, наверное.
– Ерунда это всё, – сурово произнесла Марина. – А как тебя зовут, кстати? – приподняла она брови. – Я знаю, что ты из нашего отряда, но какой-то ты незаметный, не пересекались ни разу.
– Миша, – слегка севшим голосом ответил он, и Марина из-за музыки не услышала и переспросила. – Миша!
– А меня…
– Я знаю, – перебил он. – Знаю.
Марина посмотрела на него оценивающе.
– Как я танцую, смотришь. Как зовут, знаешь. Нравлюсь?
От такого вопроса, в лоб, без всяких увёрток, хотелось незаметно упасть с перил наружу.
– Отвечать будем?
Парень понял, что не сможет издать ни звука, поэтому лишь кивнул – коротко и обречённо, словно признаваясь в ужасном преступлении.
– Тогда встань и иди. И чтобы я видела, как ты танцуешь.
Он покорно слез с перил, но в центр веранды не торопился, начав слегка притоптывать ногой и немного раскачиваться в такт.
– Туда! – ему властно указали направление. – Здесь не считается.
Он отошёл на пару шагов, и его вдруг словно что-то подстегнуло.
Он продвинулся ещё немного вперёд – и ноги сами совершили интересные ритмичные шаги, приблизив его к остальным. Вдруг вспомнил, как видел маму на праздновании Нового года – она танцевала под «На дальней станции сойду», очень красиво, мягко и в то же время активно, с поворотами, взмахами рук. Она в старших классах школы занималась балетом – сохранились фотографии в альбоме, где она стояла в пачке и пуантах в коридоре бабушкиной квартиры, была очень музыкальной, пластичной, лёгкой, и всегда говорила:
– Ох, Мишка, подрастёшь, обязательно тебе танцевать надо. Я тебе вальс покажу, а там дальше само пойдёт. Девчонки все твои будут.
Он скромно и недоверчиво улыбался, не очень понимая связь между маминым балетом, вальсом и девчонками, но сегодня она вдруг окончательно выстроилась в голове благодаря Марине. Филатов внезапно поймал ритм, вступил в круг – и в это время после не очень интересной песни Юрия Антонова внезапно заиграл Modern Talking.
