А когда им стали каждый понедельник по утрам включать во время подъёма «Тяжёлый день» на мотив You’re in the Army Now, он окончательно проникся творчеством Минаева. По крупицам собирая информацию, от Олега узнал, что Сергей работает диск-жокеем в «Интуристе», имеет доступ к западной музыке и фирменным фонограммам без голоса, благодаря чему может эти песни переводить и петь.
Миша уже пару лет совершенно точно знал, что You’re My Heart, You’re My Soul не может означать «Ты мой хлеб, моя соль». Да и всё остальное – «Шери любит бренди», «Конец службы, иду в гастроном», «Я летом езжу только в Крым» – вряд ли являются дословными версиями песен. Вожатый лишь пожимал плечами и отмахивался от любопытного помощника. Для него вся музыка на отличном от русского языках была тайной за семью печатями. «Ла-ла-ла, на-на-на» – это всё, что он напевал под абсолютно любую песню, и лишь слово «Москау» у «Чингисхана» не вызывало никаких сомнений.
Постепенно Олег привык к тому, что рядом с ним на дискотеке сидит этот немного странный парень из соседнего отряда. Филатов, как выяснилось, обладал отменным чувством ритма и идеально сводил песни. Прищурившись, он клал руки на крутилки усилителей, иногда протягивал руку к вращающейся бобине следующей песни, слегка придерживая её для совмещения ритма – а потом начинал поднимать на ней громкость. Он помнил, как исполнил это два года назад в первый раз в «Звезде» и почувствовал, что при всех недостатках бобин возможность как-то повлиять на носитель играет тут немаловажную роль, в отличие от кассет. Олег поначалу удивлялся тому, как Миша это делает, а потом привык – получалось очень здорово, когда из-под хита «Миража» вдруг выплывал Joy.
Всем остальным было решительно пофиг на то, как творится на дискотеке музыка. Они были поглощены общением, хвастовством, пионерским пятнадцатилетним флиртом.
Марина захотела напомнить о себе – сыграло роль пушкинское «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Его равнодушие к происходящему в холле пятого отряда, где переплетались судьбы, строились отношения и рушились надежды, почему-то сильно на неё действовало. Она помнила, как он относился к ней пару лет назад, наблюдал за её танцами и почти признался в том, что влюблён (или ей самой так казалось и хотелось в это верить). А сейчас ему вдруг было всё равно и большую часть времени он проводил в полутёмном углу под настольной лампой, где рылся в коробках и слушал что-то в наушниках, покачивая головой. Иногда он при этом сердился или разводил руками, словно слышал нечто удивительное или возмутительное. Она не заметила, как поменялась с Мишей местами – теперь Марина наблюдала за ним, изучала его и хотела с ним заговорить.
На одной из дискотек ближе к концу смены она рискнула подойти к нему. Он, как обычно, найдя интересную музыку в коробке у Олега, привычными быстрыми движениями пропустил ленту между роликами, накинул её на пустую бобину, крутанул немного, потом включил воспроизведение и надел наушники. Марина протянула руку, чтобы коснуться его плеча, но он дёрнулся под ему одному слышимый ритм, а потом принялся пританцовывать на месте. Она вдруг поняла, что того стесняющегося мальчишки из прошлого давно не существует – этот парень не боялся своего тела, он жил музыкой, жил ритмом. Она смотрела, как он едва заметно, но очень чётко перешагивает на месте – и опустила руку, не решаясь дотронуться до его плеча.
