Первый день прошел гладко, но с приближением к Осаке начались проблемы. Жители портовых городов встречали африканцев, которые загружали и разгружали корабли в порту, а иногда и выходили в город, когда иностранным морякам доводилось провести ночь на берегу, но в городах, удаленных от побережья, многие никогда прежде не видели чернокожих.
Люди толкались на улице, тянули ко мне руки, сравнивая размер и цвет ладоней, иногда подпрыгивали, чтобы посмотреть, смогут ли сравняться со мной ростом, а потом подбивали товарищей делать то же самое. Когда удавалось оттеснить их в сторону, они пристраивались к процессии, как и многие мужчины и женщины из мелких городишек. Наш эскорт разросся с нескольких десятков до нескольких сотен. В Осаку мы пришли на целых полдня позднее, чем рассчитывали. Здесь нас приветствовали ученики семинарии из Киото, которые пожелали присоединиться к нам на пути в столицу. Они принесли новые сандалии для священников, которые с благодарностью надели их на грязные и распухшие ноги.
Утром толпа, ожидавшая нас у ворот, оказалась намного больше той, что мы собрали по пути. За ночь вести разлетелись по всей округе, и местные жители хотели хоть одним глазком взглянуть на странно одетых европейцев и чернокожего гиганта.
– Слишком опасно, – сказал я Валиньяно. – Мы должны разделиться. Мы отправимся в Киото небольшими группами, стараясь избегать толпы, и встретимся там.
– Чушь. Мы войдем в Киото в полном сиянии славы матери-церкви, и чем больше японских душ последует за нами, тем лучше.
Валиньяно распорядился открыть ворота и отправить полдюжины лошадей, чтобы расчистить дорогу через толпу. В Киото мы отправились тем же порядком. Семинаристы выстроились позади священников, изображая кающихся грешников. Они спустили рясы до пояса и шли, склонив головы, распевая и нахлестывая себя по спинам и плечам до крови короткими узловатыми веревками и плотно связанными пучками камышей.
Толпа напирала, но позволила нам пройти. Ко второй половине дня мы достигли окраины города, и окружавшие нас люди стали вести себя более шумно. Процессия стала напоминать праздник. Мужчины пили саке из кожаных фляжек и пускались в дикие судорожные пляски. Распутные женщины распахивали кимоно, обнажая грудь, а иногда и больше, чтобы привлечь возможных клиентов. Людское море волновалось и теснило нас. Люди цеплялись за мою одежду, подпрыгивали и пытались удержаться на моих плечах, словно дети.
Толпа преградила путь носильщикам, и они остановились. У кающихся грешников отобрали плети, и теперь мужчины в толпе с громким смехом и криками охаживали ими друг друга. Крест повалили на землю, а хор оставил всякие попытки петь. Валиньяно вертелся в седле, оглядываясь по сторонам, и впервые за все время нашего знакомства утратил уверенность.
Волнение толпы толкало одних вперед, других – назад, все больше отделяя нас друг от друга. Под напором тел кто-то упал, и его затоптали. Толпу распирало во все стороны, словно огромные меха. На землю посыпались прилавки с едой. Немногочисленные богатые горожане, которых несли в паланкинах, оказались в полной беспомощности прижаты к стенам домов. Нищие, аптекари, художники, купцы – все побросали свои места в поисках убежища. Слышался хруст бьющихся горшков, треск рвущихся холстов. Из покореженных клеток на волю вырвались животные, внося свою нотку в общее смятение. В толпе то и дело вспыхивали потасовки, раздался треск дерева – кем-то проломили стену.
