Ник попытался открыть глаза. Свет не появился. Кромешная тьма расцветилась оранжевыми искрами. Ослеп? Ослеп?!
– Да чтоб вас всех!.. – крикнул Ник, отдаваясь животному страху.
– Тш-ш-шш, тише, ти-ише…
Мягкие теплые ладони схватили его за кисти рук. И замерли.
– Это просто повязка. Все хорошо, Ник. Все хорошо.
Голос был женский с той хорошо знакомой интонацией матери, у которой на руках вырос уже не один беспокойный спиногрыз. В отпечатке тьмы под веками вдруг появилось лицо старой знахарки с Имандры – та говорила на своем языке, но так же уверенно и по-матерински брала на себя ответственность за горе-фотографа и его подвывихнутую ногу. Птицы. Птицы под крылом прячут.
Ник больно прикусил губу. Одно в голове никак не вязалось – теплые сильные руки были… почти мужскими? Да о чем угодно сейчас, только не о…
– А вы похожи на своего отца? – уточнил Ник у темноты. Его откровенно понесло.
Темнота смутилась, и руки вдруг исчезли. Ну вот, спугнул.
– Это флирт такой, да? На больничной койке? – рассмеялась женщина совсем без капли напряжения.
– Паника бывает разной! – провозгласил Ник. – А когда я паникую, то услышишь и не такое…
Страх уходил. Фотограф донырнул до дна и ослеп. Отрицание, гнев, принятие? Обидно, Ник, ты так легко вписался в единый для всех шаблон.
– Вот отойдешь на пару минут, а жену увели, – Дэн появился в пространстве разговора совершенно бесшумно и кто знает, был он здесь с самого начала или только зашел.
Ник безошибочно повернул голову на звук. Чего греха таить, он давно тренировал свое тело, готовил рефлексы, отрабатывал реакции… Он готовился к тому, что может ослепнуть. Компенсация и замещение происходили сами собой, но тем острее и сильнее хотелось оставаться фотографом, хотелось драться за каждый кадр и ролик.
– Снимай повязку, Ник.
Пальцы нащупали застежку-липучку на затылке быстрее, чем мозг заметил фамильярное «ты». Принят в семью, что ли?
Рывок. Бархатный лоскут скользит по щеке вниз. Вдохнуть глубоко, как перед нырком в сеть, и открыть глаза.
Пятна.
Светлое, темное.
Искра.
Слезы?
– Ннни… – голос у Ника прервался. – Нничего не изменилось.
Пустое это все. Надо было генное редактирование родителям пользовать, а не киборгом становиться.
– Но ты же нас видишь? – уточнил Дэн с плохо скрываемой радостью.
И не дожидаясь ответа, в секторе обзора сощуренных глаз появились провода и планшет. В руки ткнулся разъем под импланты.
– А что толку…
– Подключайся, – усмехнулся вдруг Дэн. – Да на Катерину любуйся, разрешаю.
Короткий импульс иголочками прошелся по виску, стоило только подключить кабель. Ник, раздавленный мыслью, что ничего из затеи не получилось, с трудом заставил себя поднять голову и посмотреть на Катерину. Красивое имя. Да и она, наверно, красивая. Руки добрые ведь.
Размытый светлый лик в обрамлении каштановых кудрей вдруг стал четче. Это было странно – будто художник работал сейчас над мирозданием, ребром мастихина пробивая контуры в размазанной пелене. Сначала золотистый блик на косой челке. Потом ямочку на подбородке. Соболиные брови и короткие выгоревшие ресницы. Маленькая морщинка в уголке губ…
Он понял. Пальцы Дэна скользили по планшету, он видел их периферическим зрением. Этот бог апгрейда выкручивал диоптрии, пробуя на прочность нервы Ника.
– Жги, – выдохнул киборг.
Глаза. Ее глаза. Не оторваться. Искрящаяся небесная радужка, невообразимо редкого оттенка опаловой океанской волны у самого берега, которая идет на тебя, закрывая солнце… И если эта волна погасит ветер, то надо лишь успеть вдохнуть перед тем, как узнаешь что там, за гранью.
