После поэтессы выступал мим, который жестами рассказал о разбитом сердце, ревности, любовном треугольнике и много ещё о чём. Я не вникала. Просто настораживало, что сегодня всех так и тянет на романтику.
– День сегодня такой, – пояснил новый знакомый. – Волшебный.
«И этот туда же», – подумала я и поинтересовалась: – Вы верите в неочевидное и невероятное?
– Девушка, которая работает в архиве городских мифов и легенд спрашивает меня об этом? – вскинул брови сосед.
Мне стало неловко: чего я к нему привязалась. Или он ко мне? Слово «привязалось» вызывало разные ассоциации. «Привязываются к чему-то важному, необходимому, родному, – рассуждала я. – А тут просто сосед по кафе. Странно это…»
На сцене продолжали читать стихи, музицировать, петь, а мне вспомнилось четверостишие отца:
«Без четверти октябрь. Среда.
На плечи Осени пальто набросил Дождь.
Свиданью в парке не помеха холода,
И укоризненный ворон галдёж: «Ах, молодёжь…»
Это стихотворение – подарок маме. Тогда отец ещё не знал, кто на самом деле и что может. Поэтому дарил маме стихи, осенние прогулки в лесу, летние поездки по реке в лодке, весенние свидания на крыше под звёздным небом, зимние катания на тройке с бубенцами.
Говорят, я в него. Я романтик и тоже пишу. Иногда в рифму. Но чаще создаю картинки памяти в словах. Ну, как фотография! Чтоб сохранить моменты радости, счастья, красоты, вдохновения. Это помогает мне настраиваться на лучшее.
Отец учил меня замечать нюансы, тона и полутона. Слушать, чтоб услышать. Видеть и наблюдать – анализировать. Из множества деталей складывать чёткие картинки. Но делать это в удовольствие, играя.
Когда родители пропали, я долго не писала. И первое, что получилось, была «Октябринка», так я назвала её:
«Октябрь так ярок.
На речках рябь.
Бродяга-ветер кружит в тревоге.
Последний лист упал под ноги,
Он так хотел весны дождаться,
Но не сумел найти дороги»
Наверное, то стихотворение обо мне тогда. Да и сейчас я чувствую похожее.
Юноша задумчиво глядел в окно. Ливень стихал.
«Пора, – погрустнела я. – Ливню, юноше и мне пора расставаться. Жаль. Привыкла я к их компании за эти полчаса».
Глава четвёртая
АГМИЛ
1.
Когда я вернулась, в архиве стояла умиротворённая тишина. Заведующий Иван Михайлович Суббота и старший архивариус Зинаида Павловна Пятница пили чай в компании Домового и стража в одном лице – Пантелея Семёновича Понедельника. Знакомы все уже сотни лет. Да не шучу я!
Суббота ещё помнит пожары в Москве при Иване Грозном и Наполеоне. Правда, в 1547 его звали Ванька Михайлов сын.
Зато в 1812 стали величать Иван Михалычем. Он ведь столько архивных ценностей уберёг от завоевателей, пожаров, бурь и наводнений, лиходеев и проныр.
Зинаида Павловна в АГМИЛе (архиве городских мифов и легенд) не настолько давно. Второго августа наша фея-крёстная отпраздновала. Сколько? Дамы предпочитают такие секреты не раскрывать. Это был расчудесный День Рождения, на котором все славно повеселились.
Пантелей Семёнович не только оберегает старинное здание, в котором находится архив, но и работает в нём. Домовому стукнуло шестьсот пятьдесят лет.
Меня сюда привела тётушка. Тамара Георгиевна Среда, родственница Ивана Михайловича Субботы и приятельница Зинаиды Павловны Пятницы.
Мне было пять лет, когда я впервые попала в АГМИЛ. Обо мне говорили: озорница и фантазёрка! Тётушка этим очень гордилась. Особенно тем, что я вижу окружающий мир по-другому, поэтому всё время придумываю удивительные истории. Так было и в тот раз…
