– Ну, чего маешься, Андроша? Почему полон печали твой светлый лик?
– Не вижу причин для радости, – буркнул Андрон. – Всё пытаюсь разгадать, что ты замышляешь со своим попиком-сыночком, но… Зная тебя не первый год, я уверен, что твои замыслы настолько коварны, насколько и не подумаешь.
– А я вот знаю, о чём думаешь ты, Андроша, – растянула в улыбке тонкие губы богородица. – Ты размышляешь, как золото втихаря вернуть в своё единоличное пользование, а потом… Скажи, Андрон, ты замышляешь убить нас с Васенькой и тихо сбежать за границу? Или просто сбежать с золотишком, а нас живыми оставить?
– Рад был бы от вас избавиться, да не могу вот, – взглянув на неё исподлобья, осклабился старец. – Вы же золото нашли и перепрятали. А я теперь вот думаю-гадаю, меня-то вы почто живым оставили? Я же для вас рот лишний, который не кормят, а от которого избавляются.
– Нет, нельзя нам без тебя, Андроша, – сузила глаза Агафья. – Баулы с золотом вон какие тяжеленные. Нам двоим их не унести. Васенька здоровьем слаб, да и хил телесно. Посвящать кого-то в наше общее дело ни к чему. А золота у нас теперь столько, что на десять жизней каждому хватит. До конца дней своих в большом богатстве жить будем.
– Эх-хе-хе-хе, так я тебе и поверил, змея подколодная, – покачал головой старец. – То, что как верблюда меня использовать собираетесь, ещё допускаю. А вот чтобы опосля живым оставить, не верю никак.
– Верь, не верь, дело твоё, – пожимая плечами, вздохнула богородица. – Если бы мы хотели тебя изничтожить, ты бы уже в земле гнил. Для всех ты ушёл на гору Араратскую, и тебя бы никто и не хватился. А золото нести я б Савву заставила. Этому бугаю бестолковому ничего бы не стоило баулы хоть докуда без устали донести.
При упоминании о Савве Андрон вздрогнул, расслабился, и настроение его заметно улучшилось.
– Ишь ты, прям засветился весь! – округлила глаза Агафья. – Аж засиял, будто лампочка электрическая.
– От того и засиял, что поверил я твоим россказням, – солгал старец. – Ещё про сыночка своего расскажешь правду всю, откель взялся и как образовался, тогда я, может быть, и перестану худо о вас думать.
Агафья несколько минут молчала, раздумывая, как быть, но, видимо, решившись, вздохнула:
– Давно это было, – заговорила она. – Так давно, что я уже о том и думать забыла. И вспоминать о том желанья нет, но… – Она посмотрела на Андрона. – Только тебе поведаю, чего никому и никогда не рассказывала, а опосля снова забуду.
– Это что, одолженье мне сделать хотишь? – насторожился старец. – Ещё шибче привязать к себе, эдак я тебя понял?
– А чего тебя привязывать, ты и так никуда не денешься, – вздохнула Агафья. – Хочу, чтобы ты знал, как мне несладко жилось в молодые годы. А расскажу тебе всё ещё потому, чтоб ты опосля уразумел, что нечего нам друг от дружки открещиваться. Годы не те, немолоды мы. Жизнь заново устраивать нам уже поздно, давай жить, как живём, и не изводить друг друга подозреньями беспричинными.
– Ты что, хочешь замириться со мной? – недоверчиво глянул на неё Андрон. – Мыслишь усыпить мою бдительность, и…
– Я хочу доверие между нами возвернуть, – перебив его, заговорила Агафья. – Что-то трещина пролегла промеж нас никчёмная. А эдак дальше жить нельзя. Мы уже так срослись с тобой делами и душами, что разом погибнем оба, ежели отторгнемся друг от друга.
Выслушав Агафью, Андрон призадумался. Зная её, он, конечно же, не поверил ни единому её слову, но… Зерно сомнений богородица в его душу всё-таки заронила.
