Тем более что обстоятельства, да и сама Натали тоже, отнюдь не облегчали мне задачу. Пока новое издательство не было официально зарегистрировано, я мало что могла сделать: активами с полным правом распоряжались Рукавишникова с Петровым, и печать была в руках (вернее, в дипломате) у бывшего мужа Натали. У нее с Сашей сложились очень странные отношения: Натали бросила его больше года назад, но тем не менее они продолжали выливать друг на друга, когда встречались по делам, всю накопившуюся горечь супружеского разочарования. Саша походил на тяжелоатлета, рано вышедшего на пенсию: высокий, богатый телесами и мордатый, его когда-то мощные мышцы заплыли жирком и производили впечатление не силы, а рыхлости. Судя по всему, в юности он был внешне очень даже ничего, у него были неплохие черты лица с выступающим упрямым подбородком, но теперь, хотя ему еще не было сорока, физиономия его обрюзгла, а животик нависал над поясом. К тому же он был рыж, как Чубайс. Впрочем, Чубайс был мне в чем-то симпатичен, а Петрова я терпеть не могла – ни как мужчину, ни как человека, ни тем паче как бизнесмена. Он отличался исключительно мерзким характером, к тому же считал, что выполняет в этой жизни важнейшую миссию – растит в своем лице достойного представителя класса новых русских, которые и спасут Россию, а потому все обязаны на него работать хорошо, безропотно и, главное, практически бесплатно. Иногда я диву давалась, что Натали в нем нашла, и однажды ее об этом спросила, на что она ответила:
– Он подвернулся в неудачный для меня момент и этим воспользовался.
Самое смешное при этом было то, что меня-то он уважал. Познакомились мы с ним при весьма забавных обстоятельствах. Однажды в прошлой, добизнесовой жизни я пришла в офис "Астарты" за гонораром, который Натали мне обещала выплатить именно в этот день. Но, как это случалось нередко, в данный момент у издательства был кризис с наличностью; Натали долго мялась, объясняя мне это. Как назло, обрывки нашего разговора услышал Петров; топоча, как табун перекормленных зебр (в подвале шаги отдаются особенно гулко), он ворвался к нам в большую редакторскую и налетел на меня, как взбесившийся жеребец-производитель:
– Какое право вы имеете требовать деньги в неурочное время? – вопил он, и на губах у него пузырилась слюна. – Вы разве не знаете, что у нас отведены специальные дни для выплат в конце месяца?
Это была наглая ложь: никаких особых дней выплаты гонорара не было (как, впрочем и зарплаты постоянным сотрудникам), просто надо было поймать тот момент, когда в офисе заводились деньги, и успеть получить их до того, как на на них объявятся другие претенденты. Как я узнала впоследствии, с редакторами и переводчиками Натали и Полина нередко расплачивались из своего собственного кармана. Но меня возмутил на этот раз не смысл его слов, а его тон: я не выношу, когда на меня кричат.
– Молодой человек, – произнесла я ровным и спокойным голосом, медленно поднимаясь на ноги, – я не совсем понимаю, о чем идет речь. – И вообще, я пришла не к вам и не с вами разговариваю, – эти слова я уже не проговорила, а проорала, а чтобы до него яснее дошло, еще затопала ногами (оказывается, топот – это очень заразительно). – Я никому не позволю на себя кричать! Вон отсюда!
И – он действительно выбежал и больше в тот день не появлялся. Смущенная, но довольная Натали извинилась и объяснила мне, кого я выгнала из комнаты: получилось, что я вытурила из офиса его хозяина! Я долго хохотала, но если бы я заранее знала, кто такой был этот Саша Петров, я сделала бы тоже самое, с еще большим душевным удовлетворением.
