Громов слушал внимательно, даже вдумчиво, но ровно до тех пор, пока не озвучила, что против отца не пойду, тут мужчина начал поглядывать в сторону и стучать по столу пальцем.
— Тему письма и что тебе там родители пели – опускаем. Нет смысла месить стародавнюю грязь. Проехали и забыли. А вот сегодняшнее твоё решение глупое. Елизавета, ещё раз объясняю. Вопрос стоит так, либо Андрей Романович сядет один, либо вы оба. Варианта, что из вас никто не сядет – не существует. Я к тебе не за помощью обратился, а сделал одолжение, дал возможность с минимальными потерями выйти из ситуации. Спрашиваю ещё раз, готова сотрудничать со следствием?
Обхватила голову руками, прикрыла глаза и в прямом смысле застонала.
— Как же с тобой тяжело говорить, как с глухим. Это же мой отец, человек который жизнь дал, — вместе с выдохом руки соскользнули с макушки и повисли вдоль тела, а я открыла глаза и обомлела.
Громов зачем-то поднялся с кресла на ноги и, нахмурившись до глубокой морщины между бровями, с тревогой уставился на меня.
— Кровь носом пошла? — с ходу предположила потому как другого объяснения взгляду мужчины у меня не нашлось, и сразу мазнула ладонью под носом, но следов крови не обнаружила. — Да, нет. А что тогда?
— Ещё раз подними руки, — вместо ответа прорычал Глеб.
Твою же…
Теперь до меня дошло… Когда голову руками обхватила, широкие рукава комбинезона упали вниз, обнажая багрово-синие подарочки Петра Тимофеевича в виде синяков.
— Может, мне ещё ноги задрать?! — огрызнулась я.
Нагрубила, потому что разозлилась, на себя, конечно, в первую очередь. Это же надо было забыться и именно Громову синяки показать. Он тут весь деловой, вершитель судеб, пуп земли, и я средней руки актриса, побитая продюсером.
Мужчина за секунду оказался рядом и навис надо мной словно скала.
— Рукава засучи!
Ага, ещё чего. Не буду я ничего показывать и унижаться.
— Не хочу, — скрестила на груди руки, чтобы он сам не задрал.
— Выбирай. Либо ты это сделаешь добровольно, либо я тебя заставлю.
— Интересно мне как? — усмехнулась я и уже в следующую секунду самым возмутительным образом, была поднята на ноги, Громов вытянул мне руку и до плеча отодвинул ткань комбинезона.
— На другой, так понимаю, тоже живого места нет, — рявкнул мужчина и принялся левую руку осматривать.
— Охренел. Больно вообще-то.
В действительности Глеб хоть и творил с моим телом, что хотел, но был предельно осторожен, даже капли физической боли не причинил, а протестовала из-за стыда. Жертва насилия, которая смолчала и не пошла искать справедливости, не только жалкая, но и оскорбительная роль.
Закончив с осмотром, Громов на несколько шагов отошёл от стола, где-то минуту я наблюдала за его напряжённой спиной, а потом он обернулся и тихим, но леденящим душу голосом, спросил:
— Кто это сделал?
— Никто. Упала, ушиблась.
— Упала на чьи-то две пятерни?! — я даже вздрогнула, как рявкнул Громов. — Хватит врать. Лиза, у тебя на коже отчётливо видны пальцы.
Ничего не понимаю, Глеба, словно подменили. Ровно до этой секунды, я от него и крошки эмоций не видела, а сейчас, как сорвался с цепи. Ноздри вон как раздулись, губы исчезли, глаза злобой сверкают, того и гляди, разорвёт, агрессивный адский пёс.
— Глеб, отстань, а? — сбавив тон, чтобы и дальше не накалять обстановку, не потребовала, а именно попросила я. — Мы чужие люди, не лезь в мою жизнь.
Пара размашистых шагов и кипящий гневом мужчина вновь совсем близко, даже руку вытягивать не требуется, чтобы до него дотронуться.
