Кругом лежали щепки, стружка, ободранная с бревен кора, хвоя, мелкие ветки. Обычно у людей всё шло в дело и каждой щепке применение находилось, где на растопку, где болотистую землицу засыпать, но сейчас мусор не успевали подбирать, так круто взялись за дело князья и их строители. Уже просматривались очертания княжеских палат и двора, будущих улиц и торговых рядов, совершались первые службы в новенькой церкви Благовещенья, а кое-где у особенно расторопных людей уже поднимался над домами уютный дымок.
Каждый день прирастал Муром жителями, каждый день приходили новые люди. По зову князей и сами собой. Кто поодиночке, а кто целыми семьями и даже деревнями. Одни подходили из окрестных селений, решив бросить убогую жизнь землепашца, другие возвращались из-за Оки, из мордовских и мещёрских лесов, где в своё время их предки укрылись от частых набегов орды. Прослышав о возобновлении Мурома, из соседних земель прибывали переселенцы на лодках и кораблях сверху и снизу. Кто-то стремился на землю отцов и дедов, кто-то искал удачи, кто-то надеялся начать на новом месте торговлю или ремесло, пришедшие в упадок в соседних княжествах. Мелькали среди доброго народа и явно разбойничьи рожи, но по рожам никто сейчас людей не судил. Рабочих рук не хватало, и князья принимали всех. Особо на сей счёт распорядились – на рожи, мол, не смотреть. Страна могла, в конце концов, обойтись и без высоких стен, но без людей обойтись не получится. Люди и есть страна.
Которые победнее, тем отводили под строительство места на посаде, тем, кто побогаче, кто мог хорошо заплатить, позволяли селиться в городе, среди княжеского окружения, среди бояр и дружинников. Однако всех свежеиспечённых горожан, где бы они не селились, как бы худо не выглядели, обязывали явиться на пустырь. На нём, отведённом под торг в дни мира и под размещение беженцев в дни войны, нынче собрали мужчин – молодых и не очень, умеющих держать оружие и совершенно необученных бою, горящих желанием защищать город, если придётся, и вовсе такового желания не испытывающих.
Однорукий воин по прозвищу Жёлудь прохаживался перед нестройным рядом ополченцев и старался скрыть неуверенность. Бывший начальник воевода Слепень, посоветовал его князю, а тот поручил старому воину городское ополчение. Жёлудь не привык, да и не умел распоряжаться людьми. Он привык быть простым воином, рубакой. Но с одной рукой много ли врагов нарубишь? И хорошо хоть такое дело нашлось, близкое и понятное, не то пришлось бы зарабатывать на хлеб починкой сбруи, правкой клинков или ещё чем-нибудь подобным.
– Почто в город подались? – без злобы ругался на новобранцев Жёлудь. – Почто в деревнях своих не остались? Лес и прокормит и убережёт случись что, а в городе защищать своё надобно. Охотников до чужого добра много вокруг.
– Насиделись уже в лесах-то, – решился возразить кто-то.
Жёлудь зыркнул на голос, но как ни вглядывался в толпу, не нашёл говорливого новобранца. И тот не объявил себя, словом или движением. Даже на такой пустяк решительности у людей не хватает. И самые смелые робеют перед начальником. Такой вот народ подобрался, а другого никто и не даст. Нет его, другого-то. Махнул Жёлудь в сердцах здоровой рукой.
– Ладно, нам в поле не драться, наше дело на стенах стоять, на настоящих воинов глазеть, да врага, который осмелеет в ров сбрасывать. Всему вас не научу, да и времени на такую учёбу не хватит, но кое-что покажу, а там, кто смышлёный переймёт, а нет, так потом у врага учиться придётся и уж платить полную цену.
