Если что-то случится с бывшим – не страшно, потому что сам идиот. Но если что-то случится с сыном, то только по причине того, что рядом с ним идиот, который потеряет голос, если продолжит так же вопить еще хотя бы минут пять.
На очередном вопле моя нервная система лопнула. Откинув кухонное полотенце на стол, решительно направилась прямиком в распахнутые двери Ваниной комнаты.
Словно почувствовав моё приближение, Матвей, заканчивающий со стеной в открытой ванной комнате, обернулся и непонимающе нахмурился.
Снова мужской вопль из комнаты и в этот раз не выдержал даже сын.
- Папа, не кричи так. У Лосиныча голова болит.
Переглянулись с Матвеем и, не сговариваясь улыбнулись, тут же спрятав улыбки, поджав губы.
На долю секунды я даже подзабыла, что шла с разборками.
Но лишь на долю маленькой секунды.
- Пап, ты сломал Лосиныча! – неожиданно взвыл сын, и теперь я и Матвей в одно мгновение стали серьёзны.
Переступила порог комнаты и беглым взглядом оценила масштаб трагедии.
Детская просто в хлам. В одном месте отстал кусок обоев, в другом месте вместо обоев осталась дыра. Шкаф залеплен чем-то, что напоминало жеваную бумагу, которой школьники плюют из разобранных ручек. Все игрушки, какие только можно было найти в квартире, разбросаны по полу таким слоем, что рельсы железной дороги попросту не видны.
- Что у вас здесь происходит? – едва сдерживала себя от крика, пока Лёша неспешно поднимался с пола, отлепляя кусок зеленого… чего-то от своей футболки.
- Играем, - сказал Игнатьев.
- Папа Лосиныча сломал, - почти плакал Ваня, держа в одной руке маленького плюшевого медвежонка, а в другой – рабочую перчатку.
- Кто, вообще, придумал надеть на детского медведя грязную перчатку? Какой идиот? – активно жестикулировал Лёша.
- Ну, я, например, - возник за моей спиной Матвей, почти прижимаясь ко мне, как и всегда, горячим торсом. – И перчатка не грязная. Новая.
- Какая разница? – выпучил Игнатьев глаза. – Нечего в игрушки пихать всякий хлам.
- Матвей, сделай мне, пожалуйста, обратно Лосиныча, - совсем расстроенным голосом произнес Ваня, подойдя к Козырскому.
- Давай я сделаю твоего Лосиныча, - нервно выплюнул Игнатьев и дернул сына за руку на себя.
Напряглась, готовясь выцарапать бывшему глаза. Судя по сгустившейся атмосфере и тому, как за моей спиной дернулся Матвей, но вовремя остановил себя, видимо, не планируя начинать драку при ребенке, в этой квартире Игнатьев мог отхватить от двух людей сразу.
- Ты не умеешь, - едва сдерживая слёзы ответил ему Ваня и вырвал руку из отцовского захвата. – Пусть лучше Матвей.
- А, может… - начал было Игнатьев.
- Ваня, - перебила я его чуть громче, чем хотела, и взяв себя в руки, улыбнулась сыну. – Сходите с Матвеем на кухню, поставьте чайник – обед готов – и заодно Лосиныча там покормите. А мы с папой сейчас вернемся.
- Пойдём, Матвей, - проговорил в нос сын.
Всё-таки, слёзы обиды были близко.
Едва они скрылись в кухне, я закрылась с Лёшей в детской комнате и с силой толкнула его в грудь, едва не уронив.
- Ты не заигрался ли? – шипела, чтобы не кричать. – Это что за цирк, Игнатьев?
- Это я тебя хочу спросить, что здесь за цирк? Что за клоун ремонтирует тебе толчок? Какой ещё, нахрен, Лосиныч?
- Ты всё прекрасно увидел и всё прекрасно понял. А если хочешь покрасоваться перед Матвеем, то делай это не за счет сына. Ясно тебе?
- Ни перед кем я не красуюсь! – поморщился он брезгливо и под его ногой хрустнула какая-то игрушка. Торопливо дернул ногой, сбрасывая с носка осколки маленькой машинки. – Новую куплю.
