– Его и наш батюшка, отец Серафим сильно уважает, – сказала Вера Сирота. – Кто же не знает, что к Мише Урбану снисходила особая благодать… Вы об этом слышали? – обратилась к Мокшину. – Даже по телевизору показывали, что у его курицы были особые, небесного цвета яйца.
– Не слышал, – сказал Мокшин.
– Ну как же!? Прошлой осенью курица, что жила в сторожке Урбана, вдруг снесла голубое яйцо. Батюшка сказал, что это особый знак. Яйцо всем показывали, приезжали с телевидения, снимали кино. Красивая была курочка.
– Почему была?
– Отчего-то померла через месяц, но снесла она примерно с десяток таких яиц. Из города приезжали богатые люди, Урбан им продавал каждое по тысяче рублей. Сама видела, когда приходила мыть полы при церкви, я там тоже работаю, прибираюсь. Люди говорили потом, что яйца те целебные, от самых тяжелых хворей излечивали.
Гости снова выпили. Водка уже действовала на людей, они становились все веселей и разговорчивее.
– Тетя Катя, – повернулся Сирота к старухе Новиковой, – вы тут все про петуха так хорошо сказали, а ведь у нас с Верой тоже есть какая-никакая живность – Яков, забыли, что ль?
– Это кто? – спросил Мокшин.
– Козел. – ответил Сирота.
– Здорово! – сказал Мокшин.
– И коза у вас есть?
– А пошто ему жена! – засмеялся Сирота. – Козел он и есть козел, к тому же выложенный.
– Как это? – переспросил Мокшин.
– Сразу видно, городской ты человек. Это означает, что кастрированный. Мне этим козликом вместо денег за распашку огорода было дело расплатились. Решили с Верой, что подержим козлика на мясо, поэтому Сторожев и выложил ему, значит, все, козлятина после этого нежнее и вкуснее бывает. Сначала дети Яшкой забавлялись, вырос он, считай, вместе с младшенькой, стал у нас вроде члена семьи. Как после этого его забивать? Так и живет у нас уже четыре года. А хошь, приведу его прямо сейчас?
Не дождавшись ответа Мокшина, Сирота встал и неровной походкой пошел в сторону своего дома. Не прошло и пяти минут, как он привел на веревке упиравшегося, напуганного большим количеством народа, козла. Сирота сел на край лавки, поставил рядом козла, продолжая держать веревку.
– Вот Василич, еще тебе гость! – он погладил свободной рукой козла. – Добрейший, скажу тебе, козел. Правда, Яков?
– Животина серо-белой масти с сильно загнутыми, но небольшими рогами, в ответ промолчала, облизнув сиреневым языком тонкие козлиные губы, и настороженно взирала выпученными глазами на пьяных людей.
Мокшин с любопытством разглядывал Яшку, который одним своим присутствием забавлял толпу, и спросил:
– Чем его можно угостить?
– Разумеется ста граммами, – сказал Сирота. Засмеялся. – Угостить можно всегда. Кто не любит угощения?
– Конфетой?
– Да что ты, Василий Васильевич, – сказала Новикова. – Он же не собака. Самое любимое у коз и овец – кусочек хлеба, еще лучше, если хлебушек потерт солью.
Мокшин взял кусок ржаного хлеба, посыпал соли и протянул козлу. Тот сначала отвернулся, потом резко вырвал у него из рук хлеб и стал жевать, медленно двигая челюстями.
– Подумать только! – сказал Мокшин. – Какое приятное создание. Вот спасибо, – он обратился к Сироте, – вы сильно, скажу вам, подняли мне настроение. Если можно, я буду иногда кормить Яшку хлебом.
– Отчего нет. Он будет всегда рад.
– А сейчас, дорогие соседи, – сказал Мокшин, – от меня небольшие подарки. Они незамысловатые, но всегда сгодятся. – С этими словами он ушел в дом и скоро вышел, неся большую картонную коробку. Поставил ее на стол и вытащил из нее две стопки: вафельные белые полотенца и тельняшки с трусами.
