– Истинную любовь не разрушить, – покачал головой старый.
Тибальд не верил в любовь. Забрав часы, сунул их назад в карман. Серебряная крышка нагрелась от чаросвета, и Тибальд чувствовал у груди живое тепло. Сердце же оставалось холодным. Он всегда руководствовался логикой, а не чувствами.
– Я наглядно демонстрирую, что эта сложная задача имеет несколько решений, – сказал он. – К слову, еще один вариант – позволить седьмому дому возродиться, а потом аккуратно его убрать.
– Это про тот кусок земли в пустыне? – вспомнил Монтега.
– На очередном совете великих домов я внесу предложение о выделение земли седьмому дому, – сказал Тибальд. – Грай, красный пес, поддержит его. Мне нужен твой голос, Эльгред.
– Здесь как раз выкладки возможных вариантов развития такой ситуации, – оракул услужливо подвинул ему папку. – Дома белых и рыжих котов останутся в выигрыше при любом раскладе.
Монтега помолчал, потянув время, полистал страницы.
– Равновесие нарушится лишь на время, – не вытерпел младший оракул. – Теням не место под солнцем.
– Мы все увидели, какими зыбкими могут быть пророчества, – заметил Эльгред, отодвинув от себя папку. – Сегодня одно, завтра другое, как можно вообще полагаться на предсказания? Одно из них гласит, что седьмой дом возродится во мраке. А ты, серебряный лев, предлагаешь выстроить его в пустыне.
– Пришло время самим строить свое будущее, – пожал плечами Тибальд. – Считай, что это твой фатаруг.
Эльгред усмехнулся, побарабанил пальцами по папке.
– Хорошо, – сказал он. – Я поддержу твое предложение. Но ты уверен, что это устроит, собственно, седьмой дом?
Бастиан уехал, а я места себе не находила. Что он будет делать в Порожках? Искать Первого? Сумеречные не отдадут его чарам. Пусть Бас не один, с ним охрана, но тени однажды уже победили. Но если у Первого хватит дури напасть на Себастиана Альваро, то охрана сотрет с лица земли все Порожки.
Я кусала губы и сгрызла ноготь на мизинце, и не знала, за кого волноваться: то ли за родной город, то ли за Баса. Он отправил меня домой, как собачонку, и я сперва вообще хотела сбежать: накрыться тенями, проскользнуть под носом у Элмы и спрятаться, допустим, в доме Расмуса, куда Бас не сможет зайти. Но, немного остыв, отбросила эти мысли. Хватит обид. К тому же, если я сбегу, то Элма совсем расклеится. Она и так назначила себя виноватой.
Устав мерять шагами комнату, я решила сходить к Элме, но, ступив на лестницу, услышала внизу стук. Почти рефлекторно накинув на себя тень, спустилась ниже.
– Чего надо? – буркнула Элма, открыв дверь.
– Любви, – услышала я знакомый голос. – Дашь мне? В смысле, любовь.
– Что ты ко мне привязался, Фалько? – устало спросила Элма. – И без тебя тошно.
Я шагнула еще на пару ступенек ниже и увидела, как Фалько ненавязчиво просочился в дверной проем.
– А что случилось? – поинтересовался он. – На тебе лица нет. Вернее, оно есть, и даже очень красивое. У меня в детстве над кроватью висела чеканка с Лучистой Оукой, древней защитницей. Ты так на нее похожа: разлет бровей, сурово сжатые губы, строгий профиль. Но сегодня ты кажешься грустной. Давай же, излей мне душу, Элма.
Охрана устроила себе внизу нечто вроде гостиной: стулья, низенький столик, пара светляков под потолком, разгоняющих мрак, и Фалько подтащил один стул и уселся на него, ясно давая понять, что не уйдет.
– Я провалилась, – вдруг горестно пожаловалась Элма, опустившись на второй стул. – Мы ездили в Сумерки, на Мэди напали, а меня не было рядом.
