Все-таки что ни говори, а главное достояние страны – это женщины, и дело тут вовсе не в конях и горящих избах. Ох и недооцениваем мы их, ох, недооцениваем!
В полдень подошли к Порт-Суэцу, канального лоцмана сменил портовый и через двадцать минут, пожелав счастливого плавания, вместе со швартовщиками, электриком и прожектором покинул судно.
Полезная все-таки штука этот Эс-Сувейс, двенадцать с половиной часов, и судно из Средиземного моря вошло в Красное. А если б его не было? Подумать страшно, пришлось бы месяцами пилить вокруг Африки.
Суэцкий залив, залитый огнями нефтяных вышек, остался за кормой. Красное море оказалось вовсе не красным и от восхода до заката меняло цвет от лазурного и бирюзового до ультрамарина. Командир спустился в каюту отдохнуть, судно идет курсом на порт Массауа, солнце палит, на море штиль, ну, здравствуй, море Эритрейское!
На рейд порта Массауа подошли утром. Долго утрясали заход с местными военными, и это не было обычной формальностью, они могли и пальнуть. Наконец, получив уверенное добро, пошли на заход, предварительно отдав буксир с большим гидрографическим катером, далее он шел самостоятельно.
Массауа – главный порт Эфиопии и вдобавок еще военно-морская база, что с учетом идущей войны вносило элемент деструкции в работу порта. Акватория была хорошо защищена островами Массауа, Таулуд и дамбами, соединяющими острова с материком, что давало возможность маневрировать без труда.
Ошвартовались у причала недалеко от проходной порта и складов стеклотары. Встреча была помпезной, на причале выстроилась целая делегация – посольские, их ни с кем не перепутаешь, во всех странах Африки они выглядят одинаково, рядом командир базы контр-адмирал Марша с адъютантом и швартовной командой.
Отутюженный и накрахмаленный Лукичев встречал гостей у трапа. Первым на борт поднялся контр-адмирал Марша, Лукичев вытянулся в струнку, отдал честь и на чистом русском языке представился:
– Командир судна капитан III ранга Лукичев!
Марша козырнул и на чистейшем амхарском произнес:
– Командир военно-морской базы контр-адмирал Марша!
Понятное дело, друг друга они совершенно не поняли. Причем непонимание это было не языковым, а цивилизационным, на нем и строилось все дальнейшее общение с местными военными.
Марша протянул руку для приветствия. Лукичев впал в ступор, не то чтобы он был расист, но все же к неграм относился с настороженностью. В душе он им даже сочувствовал, но вот так запросто взять его за руку он готов не был.
Это было благодатное, не изгаженное политкор-ректностью время, когда негров называли неграми. Сказал «негр», и сразу ассоциативный ряд – рабство, лень, баскетбол, блюз, Анжела Дэвис. Чего уж тут, негр он и в Африке негр, а то придумали, понимаешь, афроамериканец – непонятно, размыто, как какая-то шпионская легенда. Только представьте, если бы пацанам во дворе давали не клички, а никнеймы? Или узбеков с таджиками в Подмосковье называли бы азиатороссиянами? Взрыв мозга!
Адмирал стоял с протянутой рукой и широко улыбался, его зубы, обрамленные иссиня-черным овалом губ, сияли жемчугом, от такой улыбки можно было прикуривать. Пауза затягивалась. На фоне белоснежной рубашки Лукичева эфиоп смотрелся совершеннейшей головешкой.
Командир рассматривал адмирала с зависшей рукой, его наблюдения можно было уложить в роман «Пятьдесят оттенков черного». И действительно, назвать его просто чернокожим было бы несправедливо. Местами цвет менялся от антрацита к эбонитовому с переходом к фиолету и почти полному осветлению на ладошках. И вот эту ладошку с черными черточками на сгибах пальцев и черной линией жизни он, командир советского гидрографического судна, почитатель Клаузевица и Канта, должен был взять в свою руку и пожать.
