– Испугалась за миссис Шарп. Подумала, что к ней забрался вор, а вдвоем мы быстро бы с ним справились.
– И вы совсем не подумали, что это может быть… убийца?
– Нет. Я так часто о нем думаю, но… Даже допустить не могла, что Аконит будет так близко. Вот ты, Эмма, – Кора повернулась к камеристке лицом, – ты живешь себе и живешь. Ты не думаешь, что поскользнешься и разобьешь голову о порожки крыльца, зато можешь постоянно бояться преступника, шагая по темной улице.
– Теперь буду думать и про порожки, – глухо отозвалась Эмма. – Но к чему это вы?
– Мы всегда думаем, что опасность нас не коснется. Я сглупила, выбежав наружу, но в тот момент правда считала, что делаю благо и мне ничего не угрожает, понимаешь?
– Понимаю только то, что прежде чем бросаться кому-то на помощь, вам следовало бы подумать о последствиях.
Кора вздохнула и кивнула.
– Я обещаю впредь пытаться.
Эмма покачала головой, но, похоже, все же смягчилась. Она помогла надеть чайное платье и расчесала мокрые волнистые волосы Коры. Обычно их собирали, но из-за того, что пряди все еще были влажными, Эмма оставила их распущенными, только собрала по бокам, чтобы они не лезли в лицо.
Нужно было спуститься, чтобы встретиться с полицией и рассказать о случившемся. Кора изумленно смотрела на себя в зеркало. Она вдруг осознала, что стала первой и пока единственной свидетельницей преступления по делу Аконита.
Дом Нортвудов всегда просыпался рано, впрочем, как и любой другой дом, в котором были слуги. Дворецкие, камеристки и камердинеры, горничные и лакеи, кухарки и посудомойки – все они поднимались задолго до того, как господа покидали свои опочивальни. Однако в этот, слишком ранний даже для слуг, сегм на ушах стоял весь дом.
Небо за окнами посветлело. В лучах занимающейся Инти пучки облаков, растягиваясь, таяли. Погожий день сулил стать своеобразной насмешкой судьбы после прошедшей ночи.
Кора неспешно спустилась в чайную. Там сидел отец с потухшей трубкой во рту, вперив взгляд в стену. Заметив дочь, он поднялся, и по выражению лица Кора мгновенно поняла, что ее ждет взбучка. Она опустила голову. Однако так и не начатую беседу прервали голоса в коридоре. Они приближались, и Кора с поднимающейся теплотой распознала хриплые нотки дядюшки Криса.
Хозяин дома оставил нерадивую дочь, чтобы встретить гостей. Кора облегченно выдохнула и усмехнулась. Надо же, она все еще боится гнева родителей больше, чем лезвия Аконита.
– Крис! – послышалось своеобразное приветствие от отца. – Ты постарел.
– Чарли, а ты растолстел, – хохотнул дядюшка. – Наслаждаешься отставкой?
– Более чем, друг мой, более чем.
Кора обернулась как раз в тот момент, когда старые приятели хлопали друг друга по плечу. Она не решалась выйти, потому издали наблюдала за встречей некогда лучших друзей.
– Жаль, что нас свели такие обстоятельства, – качнул головой папа.
– Да… Тот дом будто проклят, – печально отозвался Кристофер.
Отец сжал плечо дядюшки, словно хотел стряхнуть с него замшелые воспоминания, но только поджал губы и тяжело вздохнул.
Кора сглотнула, сминая складки юбок. В носу засвербело, в воздухе застрял привкус ладана, которым Жнецы окуривали помещение во время похорон Гилберта. Сердце съежилось, на кончике языка застыла горечь. Кора старалась дышать спокойнее, зная, что у нее может приключиться очередная истерика.
– Что ж, в отличие от некоторых, я все еще служу закону и короне! – взбодрился дядюшка Крис. Его восклицание разбило гнетущую скорбь, несколько разрядив обстановку. – И мы, старые дураки, совершенно позабыли о молодости! Макс, ну что ты там мнешься?
