– Надо кесарить, – кивнул Шахов, выдыхая густой сигаретный дым.
– Ну так вот. Как будем это делать? – Я поморщилась от дыма и помахала рукой, отгоняя его от себя. – Эпидуралка. По сути, она ведь ей не нужна, правильно я понимаю?
Шахов опять невозмутимо кивнул:
– По сути, не нужна, если анальгезия полная. А по протоколу нужна. И протокол нарушать нельзя.
– Вот и я о том. Но тут такой шанс не пичкать роженицу лишними препаратами обезбола, которые ей к тому же без надобности… И на сердце ей такая нагрузка нежелательна. – Я вздохнула и покачала головой. – В общем, я в растерянности.
– Давай посоветуемся с заведующим. Если он сам даст добро на кесарево без анестезии, то рискнем… – предложил Шахов.
Идти к Кравицкому? Отторжение этой мысли возникло лишь на короткий миг, и я быстро запрятала свои личные заморочки куда подальше.
– Бросай свою сигарету и идем, – сказала я. И добавила ворчливо: – Совсем о здоровье не беспокоишься.
– Я фаталист, – хмыкнул он, сделал последнюю торопливую затяжку и выбросил окурок.
Кравицкий оказался на месте.
– Мы к вам за советом, Роман Валерьевич, – произнесла я с порога.
– Нештатная ситуация, – подхватил Шахов.
– Слушаю. – Кравицкий жестом предложил нам сесть, и я сразу приступила к рассказу.
Я очень старалась сосредоточиться на деле и отстраниться от всех своих чувств, но те, черт их побери, контролироваться полностью никак не хотели и где-то совсем глубоко словно исподтишка дергали сердце каждый раз, когда наши взгляды с Кравицким встречались.
– Я бы попробовал без анестезии, – заключил Шахов. – Такой уникальный случай… Я посмотрел ее анализы… Кроме некоторой тахикардии на ЭКГ, в целом они неплохие. Я бы рискнул.
– Какой срок? – уточнил Кравицкий, озадаченно потирая переносицу.
– Тридцать семь недель, – отозвалась я.
– В берлинской больнице я слышал о таком случае от одного из врачей, – произнес Кравицкий. – Он в то время волонтерил в Красном кресте в Африке. Попалась ему одна беременная с подобной патологией, и тоже нужно было кесарево. Но у нее тройная была, и она никак не могла разродиться. Насколько я помню, он тоже рискнул – и, кажется, все прошло нормально.
– И? Каков ваш вердикт? – Я тихо кашлянула.
– Делайте без нее. Под мою ответственность, – ответил он, подавив вздох.
– Как скажете, босс, – усмехнулся Шахов и кивнул мне: – Вперед. Навстречу экспериментам.
– Не очень удачная шутка, – отозвалась я, правда все равно улыбнулась.
– Почему сразу шутка? Может, я после сегодняшнего опыта за докторскую сяду?
– Ты и пяти минут за ней не высидишь.
– Можем поспорить. – Шахов протянул мне руку. – Роман Валерьевич, разобьете?
Кравицкий посмотрел на него, иронично изогнув бровь.
– Да не буду я с тобой спорить, – отмахнулась я и поднялась. – Идем лучше к операции готовиться.
– Вы точно ничего не ощущаете? – спросила я нашу уникальную пациентку, уже который раз проверяя чувствительность на ее животе в месте будущего надреза.
– Нет, ничего, – она отвечала чуть замедленно, поскольку Шахов решил все же дать ей небольшую дозу успокоительного.
– Показатели пока в норме, – добавил сам анестезиолог.
Я случайно подняла глаза и увидела, что за нами через стекло наблюдает Кравицкий. Он кивнул мне, словно подбадривая. Я сделала глубокий вдох и уже решительней взялась за скальпель.
Операция началась.
Еще никогда я не была так напряжена во время кесарева. Все время присутствовал страх, что мы совершили роковую ошибку и бедная девушка сейчас потеряет сознание от болевого шока. Но, к моему великому облегчению, все прошло хорошо. И мамочка, и новорожденный мальчик были в порядке.
