Я ничего не ответила и первая двинулась в сторону отделения стационара.
Пока я осматривала и опрашивала пациенток, Кравицкий преимущественно молчал, не лез с вопросами и советами, но внимательно наблюдал за мной, словно испытывал. Это начинало нервировать, но я старалась не показывать вида.
Когда мы вошли в палату к той самой пациентке с многоводием, то сразу было заметно, что ей хуже: нездоровая бледность и отечность только усилились.
– Как вы себя чувствуете, Ангелина Юрьевна? – спросила я, забирая у медсестры свежие анализы.
– Очень голова кружится, и давит все внутри, – тихо отозвалась она, приоткрывая глаза. И вдруг встрепенулась, глядя на Кравицкого: – Рома, ты? – Ее губы растянулись в улыбке.
– Лина? – Тот наморщил лоб, озадаченность на его лице постепенно сменялась узнаванием.
Сердце неприятно кольнуло. Они знакомы? Откуда? И как близко?
– Да, Лина Тарасевич! Теперь уже, правда, Валеева. – У нее даже взгляд прояснился, а улыбка стала шире и кокетливее. – Сто лет как не виделись! Ты здесь работаешь?
Черт, да она флиртует с ним! И он, похоже, не против!
– Ну да, давно, – Кравицкий усмехнулся, бросив взгляд на ее живот.
– Да-да, я тут вот уже не одна. – И она погладила свой живот. – Не знала, что ты тут работаешь. Врачом?
– Заведующим, – коротко ответил он.
– Правда? – Валеева попыталась сесть. – Как здорово! А мне тут говорят, у меня что-то с анализами, вот, на сохранение положили…
– Да, анализы у вас плохие, – вставила наконец я. – И КТГ плода – пять баллов. Учитывая ухудшение в состоянии как матери, так и ребенка, я настаиваю на экстренном кесаревом сечении.
– Как кесарево? Это точно надо? – Валеева еще крепче обхватила свой живот. – Я боюсь. Рома? Это точно? Посмотри сам!
Во мне стало закипать раздражение. Мало того, что эти двое оказались хорошо знакомы, мало того, что эта Валеева строит Кравицкому глазки, будучи с ребенком в критическом состоянии, так она еще и ставит под сомнение мою компетенцию… Я молча передала Кравицкому ее карту и сжала зубы, чтобы не сказать ничего лишнего. Грубого.
Вот какого черта он поперся со мной на обход?
– Да, я согласен с Кристиной Станиславовной, – услышала вскоре его ответ. – Нужно готовиться к кесареву. У ребенка развивается гипоксия, если не поторопиться, то можно его потерять.
– Так что готовимся к операции, – сказала я медсестре. – Какая операционная свободна?
– Вторая, – ответила та.
– Отлично, скажите, чтобы готовили ее…
– Рома, а разве не ты будешь мне ее делать? – жалобно произнесла Валеева. —
– Но я, вообще-то… – начал Кравицкий.
– Пожалуйста, я хочу, чтобы это был ты! – перебила она испуганно и капризно одновременно.
Кравицкий растерянно посмотрел на меня. Я спокойно выдержала этот взгляд, вопросительно изогнула бровь, ожидая его ответа. Пойдет на поводу у знакомой или нет?
– Хорошо, но я буду только ассистировать Кристине Станиславовне.
– Прекрасно, – отозвалась я прохладным тоном и направилась к двери.
Обычно я не позволяю эмоциям вмешиваться в работу, даже если пациентка по каким-то причинам вызывает неприязнь, стараюсь оставаться беспристрастной и во время операции полностью абстрагируюсь от всего. Но сегодня мне с трудом удавалось справиться с этим пагубным чувством, и все из-за одного человека – Кравицкого. Впрочем, до того, как стало понятно, что они хороши знакомы с Валеевой, я и вовсе не испытывала к ней никакого негатива, напротив, только сочувствие и беспокойство за ее ребенка.
