Жалейку ничто не огораживало. С восточной стороны имелись, конечно, какие-то попытки сооружения забора, но выглядели они очень неумело – две-три штакетины и длинный, метров в двадцать, пропуск, проходи, кто хочешь, затем опять – две-три штакетины. Как зубы в старческом рту.
Вокруг домов ограды тоже не практиковались. Несколько узких грядок, и вот уже нахоженная тропка в обход.
Окраинные избы большей частью пустовали. В Жалейке предпочитали селиться тесно и ближе к центру, который знаменовали башня, колодец и вытоптанная площадка размером метров сорок на тридцать. Вокруг нее криво-косо стояло пять домов, во втором дырявом оцеплении отметились еще восемь. Вот в них, собственно, почти вся Жалейка и жила. Вне этого конгломерата, даже не прилепившись к нему, поселились только Савой и Вотун.
Дом Савой был самым западным. Дом Вотуна стоял на северной стороне деревни.
Солнце вылезло в зенит, красноватые тени от предметов съежились, подобрались, загустели. Макушку Грибу начало припекать. Голова под приложенной ладонью казалась горячей. Обойдя пустой дом, Гриб наткнулся на мужичка, упорно рыхлящего пальцами бесхозную грядку. Мужичок был в штанах и майке, мускулистый, незнакомый. Казалось бы, встретить в их палестинах незнакомца почти невозможно, но, что мужчины, что женщины, все без разбора наведывались в Зыбь, выводя из нее себе мужей и жен. И мужичок был явно новенький, зеленоватый. Увидев Гриба, он прекратил свое занятие, выпрямился, заулыбался и мелко закивал.
– Ты чей? – спросил его Гриб.
– Свой, – ответил мужичок.
– Как свой? – удивился Гриб.
– Свой, – повторил мужичок и показал куда-то на запад.
– Ах, Савой! – догадался Гриб. – А чего это она сюда тебя отпустила?
– Кыпа.
– Чего?
– Кыпа, – показал на грядку мужичок и заулыбался.
– Ну, копай, копай, – сказал Гриб. – Привет передавай хозяйке. Может, зайду к ней когда.
– Пык.
Мужичок присел и с сосредоточенным лицом вновь принялся ковырять землю. О Грибе он уже позабыл.
То, что Савой завела себе новое существо, было новостью. Имелся у нее Павл, угрюмый, молчаливый мужик из Зыби, который больше походил на телохранителя, чем на мужа, потому что следовал повсюду за ней по пятам, и вроде бы хватало ей. Но нет, видимо, перестало хватать. Поветрие что ли какое? Эппиль новую жену завел, Савой вот со своей стороны отметилась. Интересно, она Павла также в утиль сдала, как Эппиль, или оставила?
Гриб фыркнул. Нет, он Меку ни на кого менять не собирается. Сам из Зыби вывел, значит, такую и хотел. Хотя, конечно, характер у нее испортился. Зато и в постели какая-то страсть что ли появилась.
Гриб взял восточнее, шагая по тропкам между домами и грядками. Где-то уже трава поднялась едва ли не по плечи, где-то неженка выпирала размером с два кулака. Стоило ему подойти к жилым домам, Гриба тут же окликнули.
– Эй, Гриб! Привет!
Остроносый, кадыкастый Сильм выглядывал из ближнего окна. Был он болезненно худ, мосласт, с бледного лица без всякого выражения смотрели светлые глаза. Голые руки свешивались с подоконника.
– Привет, – отозвался Гриб.
– Повеселиться хочешь? – спросил Сильм.
– В смысле?
Сильм качнул головой в глубину дома.
– У меня тут четыре жены. Все хотят. Можем устроить групповушку. Честное слово, достало их в одиночку трахать.
– У меня дела, – сказал Гриб.
– Какие здесь могут быть дела? – развел руками Сильм. – Здесь какое дело не придумай, все осточертеет.
