Аластор - страница 15

На этот раз Аластор шел не быстро, временами он оглядывался – делал это неловко, чуть повернув голову и скосив взгляд за плечи, – и тут же торопился спрятать свое внимание, одергивая шею обратно. Сашка тянулся следом, полный решимости больше не создавать проблем; он сжимал в руке флягу со студеной водой, набранной из пещеры, и изредка короткими глотками прихлебывал из нее, восполняя потраченные силы.

Так, они прошли вдоль узкой, зажатой меж нависающих скал, низины, в которой росли редкие кусты верблюжьей колючки, взобрались на покатый склон невысокой горы, и по ней потянулись витиеватой тропинкой дальше, чередуя подъемы с короткими спусками. Когда белое солнце неподвижно застыло в зените, оба уже скользили по вытянутому, поросшему густыми рядами стройных сосен, хребту. Где-то внизу, у его основания, гнездились ветхие строения и зарастал травой да диким кустарником, выработанный до самых недр старый карьер.

– Здесь заканчивается пустыня и начинается земля Дыхова, – вскользь бросил Аластор.

– А кто это – Дыхов? – спросил Сашка, высматривая меж неряшливого частокола сосен контуры пустеющих зданий.

– Фермер! Он выкупил жирный кусок земли в километрах двадцати отсюда, а в довесок получил и это предприятие. Здесь раньше добывали никель. Теперь карьер заброшен. Дыхову он ни к чему, и за небольшую мзду он позволяет обитать здесь всяческим проходимцам.

– Так мы идем к этому фермеру? – осторожно поинтересовался Сашка.

– Нет, – ответил Аластор, – мы идем к одному из таких проходимцев.

Спустившись вниз, они побрели вдоль побитой асфальтовой дороги с гнездами вымытых каверн и ямами, проевшими покрытие до серого щебня. По сторонам замелькали старые корпуса цехов с высокими пыльными окнами, металлические стержни труб, покрытые бурой ржавчиной, и мелкие серые здания, на полуобвалившихся крышах которых росли молодые побеги деревьев и невысокая куцая трава. Из всего этого унылого ансамбля невозможно было выделить хотя бы одно строение, о котором с точностью можно было бы сказать, что оно обитаемо.

– А здесь не опасно? – озираясь по сторонам, тревожно спросил Сашка.

– Не более чем везде, – не вдаваясь в напрасные подробности, отрезал Аластор.

Он шел не спеша, в своей обычной манере – размашисто чеканя шаг, не оглядываясь и не опуская голову, будто все вокруг должно было подчиниться его воле. И это производило впечатление.

«В опасном мире следует быть осторожным», – любил поговаривать дед. Но Аластору как будто все это было не нужно. У него было свое представление о мире, и, видимо, себя в нем он видел существом высшего порядка, способного не просто выживать, но существовать так, как ему на то хотелось.

Вообще Сашке казалось, что у него звериное чутье – магическая способность улавливать опасность даже в самом незначительном ее проявлении. И, наверное, беспокоиться, не стоило. Или уж по крайней мере следовало убедить себя в этом.

Сделав широкий поворот, дорога скользнула к большому кирпичному цеху, от первозданного вида которого осталась лишь красная стена не тронутого ни временем, ни людьми фасада. Старые контуры обрамляли крупные навалы битого кирпича и мусора с торчащими отовсюду спицами стальной арматуры, а в глубине зияла черная дыра, от которой несло застойной водой. Странные детские мысли заставляли Сашку внимательно вглядываться меж бетонных ребер крупных колонн и искать на самом дне этой большой ямы прыгающих зеленых лягушек. На время это даже заглушило тревожное чувство опасности, а самая идея, безмерно абсурдная и столь же широкая, родила в голове целую цепь разных противоречий. Все они перемешались и сыпались – одни за другими – вопросами. Откуда здесь появилась вода и почему она не высыхает под лучами жгучего золотого солнца, почему оказались разрушены здания, и могут ли на самом дне водиться змеи? Все они, впрочем, так и не успели надоесть своей многозначительностью, ибо вся цепь длинной колоннады оборвалась внезапно; где-то вдалеке мелькнул рыхлый хребет темного террикона, ударил в лицо сухой ветер с мелким песком, и на самом отшибе территории карьера вспыхнул двухэтажный, запачканный едкой белой пылью дом. Оконные проемы в нем были наглухо замурованы кирпичом, а стены избичеваны шрамами мелких трещин. На углу стояла старая подстанция с небольшим складом крупных жестяных бочек, и мерный тихий гул, который она производила, было, кажется, единственным живым наполнением этого выжженного дотла пространства.