– Мать моя! – Паша восторженно смотрел на Наташку, позабыв про угрозу, которая исходила от меня.
– Покажу сейчас «мать моя», – я со злостью выдернула-таки полено, чтобы надавать им Пашке по голове и по другому месту.
Несложная конструкция из дров, которую до нас расшатал ворюга, с шумом посыпалась на меня. Я упала на землю, прикрыла голову руками и, вспоминая своё партизанское детство, начала отползать.
В тот же момент Наташкин голос, наконец затих, захлебнувшись в коротком душераздирающем «Мама!». Это тётя Нюта вылила на дочь ведро воды, чтоб та умолкла.
В тишине падающие дрова прозвучали мощным грохотом лесоповала. К счастью, я успела чуток отползти. Все дрова упали рядом, придавив мне только ногу.
– Мама! Мама! – оглушительным басом взревел Пашка и ринулся меня спасать.
– Мама! – взвизгнула Анютка и бросилась к Наташке.
– Мама, – Наташкина истерика перешла в затухающую фазу. Голос страдалицы звучал жалобно, а глаза укоризненно смотрели на тётю Нюту.
И только Наташкина мать стояла посреди двора с пустым ведром в руке, взирала на разрушенный двор и выражалась такими словами, что деревенским пропойцам и не снились.
Короткий перевод звучал примерно так – Понаехали!
Я стояла на балконе родительской квартиры и смотрела на двор детства. Вон там мы с Натахой прятались от Ленки, когда следили за её первым свиданием. В этих кустах делали «секретики» из цветов, фантиков и стекляшек, а потом ругались, потому что не могли вспомнить, где чей «секретик» закопан. В этом углу двора стояла строительная цистерна, и мы жевали чёрный, вязкий гудрон. Я передёрнула плечами, вспомнив его вкус. Двор тогда казался целым миром. Да и уходить за его пределы мама не разрешала.
Сейчас же этот мир стал маленьким. За прошедшие годы в нем ничего не изменилось к лучшему, только всё обветшало. И где теперь мои подруги и друзья детства неизвестно. Мама только рукой махнула, когда я спросила про Наташку, и отвлеклась на телефон.
Я вспомнила, что собиралась в магазин. Путь к нему лежал через двор, в конце которого стояли мусорные бачки. Уже вечерело, когда я выбралась за хлебом.
В мусорных бачках рылась тётка. Я видела только её спину в тёмной кофте. Вроде и одета неплохо, подумала я, а, поди-ка ты, – бомжиха.
В этот момент тётка взглянула на меня. Ухоженное лицо, красивый макияж не сочетались с серой страшненькой косынкой, будто наспех повязанной на голову.
Взгляд голубых глаз впился в меня, секунду недоверчиво сканировал, а потом подмигнул.
– Фыфкина, ты? – голос бомжихи был молодым.
Я обомлела.
– Я вам не фы… – начала было, но тут же взвизгнула, – Наташка!
Только она так меня называла. Мой брат, когда был мелким и влюбленным в Нату, звонил ей по домашнему телефону и представлялся:
– Здравствуйте, это Серёфа Фыфкин.
Наташка хохотала и меня тоже дразнила Фыфкиной.
– Шишкина, привет, – раскинула объятия подруга.
После бурных эмоций я кивнула на бачки и осторожно спросила:
– Ты чего тут? Может помочь? – я полезла за кошельком. Уж очень шокировало, что подруга детства роется в мусоре.
– Ой, давай, ага, помоги, пакет надо найти, – Наташа окунулась в бачок почти с головой.
Я достала кошелек.
– Фыфкина, не надо мне твоих денег, – отмахнулась подруга.
И рассказала, что сейчас в стадии развода с мужем. Ну, как развода? Заявление пока не подали, но биться уже начали.
– Вовка мой телефон выкинул, я его ноутбук спрятала. Он увёз мои зимние шмотки куда-то, на дачу, наверное. Я его трусы и носки все порезала, а джинсы к маме увезла. Он демонстративно с Ленкой шляется по кафехам. Я Витька домой привела.
