Именно такая форма чувства даёт мужчине решающее эволюционное преимущество. Это не любовь снизу вверх – как у женщины или у её типичного каблука, бредущего за юбкой с глазами брошенного пса. Это любовь сверху вниз – внятная, осознанная, направленная. В этом смысле она функционально похожа на отцовскую или материнскую любовь. Похожа – но не идентична. И главное: она выше.
Эта любовь – не про зависимость, а про администрирование. Не про нужду, а про изобилие. Она идёт от мужчины к женщине, а затем – к детям. Или напрямую – от отца к ребёнку. Естественно, её можно адресовать только той, кто этого стоит – верной, включённой, идущей за мужчиной женщине. Не равной партнёрше, не инфлюенсерке с характером, а женщине, ставшей частью мужской структуры, его дополнением, продолжением и усилением. Только в таком случае такая любовь имеет смысл. Более того – только она имеет право на существование.
Она включается по решению. По внутреннему приказу. И в этом парадокс: сердцу прикажешь – если оно работает в тандеме с головой. Там, где чувства встроены в систему координат разума, где не разрывается сцепка между чувствую и осознаю. Вот что важно. Вот что критично понимать каждому мужчине, пока его не забрили в эмоциональный концлагерь под лозунгом будь нежным, чувствуй больше, открывайся.
Именно так всё и должно быть. И было бы. Если бы мужчине с детства не били по рукам, если бы не кастрировали психику баборабскими прошивками, если бы в голову не вживляли женскую поведенческую логику и ценности чуждой биологической касты. Но пока мужчина дрессирован чувствовать по феминным шаблонам – он будет проигрывать. Сначала в отношениях. Потом – в жизни.
И вот один из самых точных индикаторов настоящего чувства: Не важно, с кем ты проводишь время – важно, о ком вспоминаешь, когда остаёшься один. Не в словах суть – а в том, кто живёт у тебя в тишине.
В традиционных обществах никто не ждал от брака праздничных конфетти, трогательных сердечек и почётных салютных залпов. Любовь? Да кому она сдалась до свадьбы, кроме поэтов на грани нервного срыва? Те люди не были избалованными инфантильными павианами, как мы сейчас. Они знали: хочешь выжить – строй. Либо ты работаешь над отношениями – либо сдохнешь в одиночестве. Никаких я ухожу к маме, потому что ты не понимаешь мою хрупкую душу.
Душу, твою мать! Какая нахрен хрупкая женская душа в крестьянском быту? Душевные порывы оставались для хозяйственного ветра, а душу вообще никто трогать не собирался – не до неё было, когда в доме семеро детей и печка разваливается. Там всё было просто: Ты мой человек, даже если ты иногда ведёшь себя как последний мудак.
Люди входили в брак не ради волшебства и воздушных шаров, а ради практичного союза – с холодной головой и трезвым прицелом. Любовь в таком союзе не сыпалась с неба – её приходилось лепить руками, как глиняный горшок, и часто в грязи по колено. Она рождалась не в сердцах, а в поступках. Ты моя поддержка, а я твоя опора – вот и весь романтизм. Никаких слюнявых мы родственные души, спетых в унисон под растущей Луной. Это был контракт, простой и понятный, как сельская местность, где чувство – не причина, а результат. Не подарок, а следствие: раз уж мы тут застряли вместе надолго, надо как-то научиться не поубивать друг друга.
И в этом была своя суровая, эволюционно отполированная магия: совместная жизнь превращала людей в союз, закалённый, как стальная арматура – с ржавчиной, скрипом, но крепкий до самых чёртиков.
