А потом ощутил, как кровь приливает к онемевшим конечностям. Стены разошлись, и в одно мгновение коридор стал прежних размеров. Толпа стражников замерла у лестницы в десяти шагах позади.
Альрик толкнул дверь, и та открылась. Он потоптался на пороге и пропустил тэна с алхимиком вперед. Сам остался снаружи, понурив голову.
Иоланта лежала на краю кровати, подобрав под себя ноги. Сидевший рядом бард прекратил играть.
– Ты?! – изумился Урдэк. – Как?
– Я, – подтвердил Афолло и улыбнулся. Зубы его были белыми, словно выточенными из жемчуга. – Решил развлечь юную госпожу. Музыка лечит.
– Но как ты сюда…
– Забрался в окно, – развел руками бард. – Тот, кто пользуется успехом у дам, должен уметь забираться в окна.
Глаза Иоланты были открыты, лицо мокрым от слез. Она смотрела в одну точку, никого вокруг не замечая.
– Ты знаешь, что с эрлом? – спросил ее Сейн.
– Почувствовала, – ответила она едва слышно.
– На рассвете он умрет. Ты этого хочешь?
Она подняла голову и посмотрела на него:
– Нет!
– Но хотела? Пожелала, и это сбылось. Теперь человек, который заботился о тебе в последние годы, медленно умирает…
– Ты не помогаешь! – оттолкнул его тэн.
– Она должна осознать, а лучше увидеть. Это сработает, если она…
Урдэк, не обращая больше внимания на алхимика, опустился на одно колено рядом с кроватью.
– Мы не злимся, дорогая, – сказал он ласково. – И эрл Танкред не будет злиться, обещаю. Помоги нам.
Иоланта молчала.
– Всякий поэт хотя бы единожды был влюблен, – нараспев произнес Афолло. От него приятно пахло чем-то терпким и пряным, навевающим мысли о теплых южных морях и сладком вине. На его поясе рубиновыми каплями поблескивали камни, и Сейн готов был поклясться, что это не стекло. – А всякий хороший поэт хотя бы единожды любовь терял. Мне знакомо, когда болит в груди, осколки сердца еще долго могут ранить. В моих краях говорят так: сердце – единственный сосуд, который можно разбить дважды. Но, сколько его ни бей, однажды он станет целым вновь. И только тебе решать, чем наполнить: ненавистью или новой любовью.
– Я не знала… – всхлипнула Иоланта. – Не знала, что будет так. Я так злилась, и…
– Верю, – кивнул Сейн. – Ты еще можешь все исправить. Сними проклятие.
– Как?
– Ты знаешь. Где-то в тебе это есть. Не пытайся выразить словами и объяснить. Достаточно захотеть. По-настоящему.
Иоланта прикрыла глаза.
И захотела.
* * *
– Пшеничка? – спросил эрл Танкред за миг до того, как открыл глаза. – Мне снился кошмар… Где Марго? И что вы все здесь…
Потом он пил густой горячий бульон, принесенный лекарем, и слушал рассказ Урдэка.
– Позовите жреца! – приказал он, когда тэн закончил.
Магистр Великого Храма пришел по первому слову. Сдержанно кивнул и осведомился о здравии эрла.
Тот отмахнулся:
– Давайте к делу, ваше преосвященство. Что с моей племянницей?
– Сильное колдовство засело в ней, как зараза. Опасное колдовство. Не мне объяснять вам насколько. Мы вынуждены забрать это дикое создание в монастырь…
– Ты о моей крови говоришь, жрец, – сказал эрл спокойно, но голова магистра дернулась сильнее обычного, будто он получил оплеуху.
– Прошу простить. Иоланту. Мы заберем Иоланту в монастырь.
Танкред долго хмурился, постукивая костяшками пальцев по столу. Наконец поднял глаза и спросил:
– Для нее так будет лучше?
– Она больше не доставит вам хлопот.
– Я не о том спрашивал.
– Да. Девочке будет лучше под присмотром.
Сейн, до этого молча сидевший в углу, рассмеялся, и все повернулись к нему.
