5. Глава 5
Слава отвлекся от воспоминаний. Близилась северная ночь, она в этих широтах наступает слишком рано. Он тут чуть больше полутора лет, это его вторая зима. Всё не привыкнет к тому, как рано начинает темнеть. В шесть часов уже, считай, ночь. Хотя какое там! Раньше времени не замечал. Ни месяцев, ни дней недели, ни даже часов. Хотя на руке и носил то Patek Philippe Perpetual Calendar 3974 в корпусе из 18-каратного белого золота, то Grande Date Aqua Lung от Blancpain.
Также в его квартире небрежно валялись где-то Lange & Sohne Tourbograph Perpetual Pour le Merite, которых выпустили всего 150 штук. А однажды он в порыве страсти подарил одной смазливой девчонке, которая классно исполнила его композицию, дорогущие Mark XVIII из коллекции Pilot`s Watches от IWC.
Но самое смешное было в том, что музыкант не умел определять время по стрелкам. Совсем. Не научили. Да и некому было. Он рос, считай, беспризорником. Родители вечно на работе, а он сам по себе. Дедушки и бабушки некоторые умерли, другие жили далеко. Потому часы всегда были для Славы чем-то вроде пафосной игрушки. Показателем его статуса крутого чела, способного купить себе подобную дребедень.
Теперь вот пришлось учиться понимать, что обозначает положение стрелок на циферблате. Часы, которые висели на стене, размеренно тикали, покачивая маятником. Внутри была надпись «Маяк». Старые, их требовалось заводить специальным ключом раз в шесть дней. Сначала открыть крышку, затем держать механизм, чтобы не болтался. После восемь оборотов, готово. Так. Значит, теперь большая стрелка показывает на шесть, маленькая между цифрами восемь и девять. «Сколько ж будет? – задумался Слава. – Половина девятого, кажется».
Задумался, и память услужливо опять унесла его в ту судьбоносную ночь.
Сколько он выпил? Не помнил. Бутылки сменялись одна за другой, как и дорожки на зеркальце. Рядом хихикали, поглаживая музыканта, какие-то две полногрудые девицы в обтягивающих маечках и коротких, по самые стринги, юбочках. Растягивали толстые нафиллерованные губы и пошло строили глаза с огромными наращёнными ресницами. Одна пепельная блондинка, вторая черная брюнетка. Как их зовут, Слава не помнил. Он уже был сильно пьян, так что едва соображал, кто такой и где находится. Музыка гремела, клуб кружился, вокруг дрыгались какие-то разноцветие черти, одетые в разноцветное тряпье.
Этот шум и сверканье лазера по глазам надоели Славе. Он захотел развеяться. Захлебнуться холодным и мокрым воздухом московских улиц. Что его приводит в чувство всегда? Скорость. Яростная, неукротимая. Зря, что ли, новая тачка куплена за бешеные бабки? Музыкант встал, опрокинув фужер. Содержимое выплеснулось. Тёлки сначала взвизгнули, а потом разочарованно захныкали: столько добра пропало!
– А! По херу! – махнул рукой Слава. – Поехали, девчонки, кататься! Я приглашаю!
И, не ожидая, пойдут или нет, направился к выходу. Охрана, пристально наблюдавшая за поведением безбашенного музыканта, поспешила развести в стороны других посетителей, чтобы музыкант не нарвался на кого-нибудь. Он как-то плечом задел какую-то девушку, и хотя сам был виноват, так ей врезал, что та отлетела на пару метров. Чего потом стоило замять скандал. Пришлось оплатить услуги стоматолога и установку трех имплантов – Слава ей зубы выбил. С тех пор его без внимания не оставляли.
Едва он вышел на улицу, как к крыльцу подали его алую Ferrari Daytona.
