Затем она запела.
У нее был голос хрустальной лилии, за которым хотелось следовать на край земли. Валентина пела песню, которую Алиса никогда раньше не слышала, – и слова ее обволакивали слушателей пуховым коконом, заставляли дрожать вековые деревья и погружали птиц в завороженное молчание. Она была так хороша, что в конце Алиса принялась смаргивать слезы, чувствуя, как из глубин ее души поднимается навстречу Валентине какая-то неведомая, странная и пугающая нота.
Когда девочка закончила выступление, Алису переполняла зависть. И все же она, как и остальные соперники, не смогла удержаться от оваций.
Следующим на сцену поднялся Хайдер Занотти – мальчик с самыми синими волосами на свете. Они были исполнены такой электрической, ослепительной голубизны и отличались такой поразительной густотой и мягкостью, что Алиса с трудом подавила желание провести по ним кончиками пальцев.
Хайдер вышел в центр площади, раскланялся и… подпрыгнул. Высоко. Прямо в небо. Не успели зрители ахнуть, как он ухватился за невидимую глазу лестницу и принялся карабкаться к солнцу – пока не поднялся выше самых высоких деревьев и не превратился в крохотную точку на фоне облаков.
Зрители дружно охнули. Приложив ладонь ко лбу, они пытались рассмотреть, куда же подевался Хайдер.
А потом он спрыгнул.
Почти неразличимая снизу точка начала стремительно превращаться в падающего мальчика. Несколько зрителей закричали, но у Хайдера все было просчитано. Когда до земли оставалась всего пара метров, он снова ухватился за что-то в воздухе – и на несколько секунд завис над сценой, прежде чем триумфально приземлиться на одно колено.
Когда он поднялся, встал и весь Ференвуд. Хайдеру так долго свистели, кричали и аплодировали, что мистеру Лоттингейлу пришлось успокаивать толпу.
Наконец мальчик вернулся в ряд, явно довольный выступлением. Алиса знала, что должна за него радоваться, но никак не могла проглотить противный комок в горле. Так и не справившись с собой, она закусила губу и отвела глаза.
Следующей вызвали Олимпию Чу.
Олимпия была крупной девочкой – высокой и пухлой, а из-за туго стянутых на затылке волос казалась гораздо старше своих двенадцати лет. Она прошествовала на сцену без капли волнения или неуверенности в себе, а когда обвела аудиторию тяжелым немигающим взглядом, немногие решились взглянуть на нее в ответ.
Олимпия хлопнула в ладоши.
И все сломалось.
Столы, вазы, кувшины, тарелки и даже штаны одного бедолаги. Ножки стульев подломились, и на землю полетели груды щепы – вместе с растерянными ференвудцами. Однако не успели они разразиться возмущенными возгласами, как Олимпия сунула два пальца в рот и лихо свистнула. В ту же секунду все пришло в порядок: стулья вскочили на крепкие ножки, осколки срослись обратно в вазы, а порванные штаны зашились сами собой, словно ничего и не было.
Алиса опустила взгляд на свои юбки: широкая дыра, разверзшаяся было на подоле, пропала бесследно. Так же исчезло пыльное пятно на коленке. Даже ее коса, растрепавшаяся от утренних волнений, теперь была тугой и гладкой, и из нее не выбивалось ни одного волоска.
Алиса не могла оправиться от изумления.
Олимпия уже собиралась хлопнуть снова, когда зрители закричали «НЕТ!» и заранее попадали на землю. Мистер Лоттингейл поспешил увести ее со сцены.
Это значило, что Алиса следующая.
Святые прянички, да она едва могла двигаться от ужаса.
