– Мне кажется, – пожевал губами Невмывако.
«Креститься нужно, если кажется», – мысленно среагировал Мокашов, сохраняя на лице маску заинтересованности.
«Юные, – подумал Невмывако. – Саранча зелёная, а лезет. Словно собачонки, насидевшиеся взаперти и стремящиеся оббежать и помочиться на всё. А накусавшись и поломав зубы, они с удивлением обнаружат, что жизнь подошла к концу, а рядом скалят зубы другие молоденькие собачонки».
– Мне кажется, – наконец выговорил Невмывако, – вас это должно заинтересовать.
Он потянул лежавшие перед ним листки. Лежащим сверху был расчёт Мокашова.
Случилось так, что Иркин смотрел мокашовский расчёт при Невмывако. Он помнил, что Мокашов – маленький теоретик, но крупный родственник. К таким со временем не подступись. Он сам в принципе не против пристраивания детей. И куда их стоит приводить, если не в известное? Туда, где можешь им помочь. Он только против явного блата, когда и дело побоку, а специалист только надувает щёки. Читая справку, Иркин сказал:
– В этом все теоретики.
Между расчётом и результатом эксперимента, что успели провести, не было ничего общего. Этим бы дело и закончилось, но у Невмывако мелькнула мысль – воспользоваться. Он попросил расчёт на всякий случай, и случай выручил.
Невмывако попал в отдел не обычным путём, а как бы сверху. В отделе его до этого не знали, и было мнение, что он – ни то, ни сё, ни бе, ни ме, ни кукареку, и прислан кадрами дисциплину наводить, хотя он был в своё время не так уже и плох и начинал с многими, взявшими старт и затем круто взмывшими. А он как был, так и остался, как говорится, рядовым членом команды, и его помнили.
Днями позже он встретил на фирме старого знакомого. Профессор Левкович привёз на этот раз в Красноград группу академической молодёжи, на совещание по поведению жидкости в невесомости. Невмывако попросил его посмотреть расчёт.
Слухи об абсолютной закрытости ракетной фирмы не были абсолютно верными. Главный, как мог, подключал к работе академические коллективы, но делал это осторожно. Можно и самому было под это загреметь «под панфары»». А побывать в знаменитом КБ уже стало почётно.
При изложении просьбы Невмывако детали скрыл, и выходило, что разбор расчёта – чуть ли не поручение Главного и тем самым проверка прибывших «на вшивость». Пикантность ситуации состояла и в том, что задача движения топлива в баках числилась за Академией Наук. Но пока она там фундаментально формулировалась, необходимые сроки прошли. Проблему пришлось разрешать технически – перегородками в баках. Это производственников раздражало, поскольку увеличило вес. «Академиков» решили проучить. Расправа витала в воздухе, и тут возник Невмывако с расчётом.
Расчёт по-крупному не заслуживал внимания. Это был простенький инженерный расчёт, хотя и со своей «изюминкой». Она походила на известный коэффициент Сх, сыгравший в аэродинамике и гидромеханике кардинальную роль. Однако форма расчёта не выдерживала критики, и давать его «академикам» на отзыв, было то же самое, что дать школьное сочинение на отзыв нобелевскому лауреату.
Мокашов медленно читал язвительные фразы, и уши его горели. Невмывако смотрел: не переборщил ли? Не переживают так из-за рядового отзыва. Ясно, что у теоретика чрезвычайно нежная кожа. Прямо лягушачья. Жалко такого бить. Жалко, а нужно. Как учит история: древние приручали ущербных, и получился домашний скот.
