Альманах «Истоки». Выпуск 10 - страница 23

Папа, как всегда, приехал на дачу в пятницу вечером. Мама была в экспедиции. Я думала – почему она не может бросить экспедицию и навестить меня? Но папа каждый раз говорил, что она скоро приедет. Мы с Аней-Баней ходили его встречать до уголка – где была дача Татуновых и дорога поворачивала к станции. Когда он появлялся из-за деревьев, у меня радостно что-то ёкало в сердце, и мы с Анютой бежали ему навстречу целовали его в щёки и висли на поясе. Он доставал из портфеля шоколадные конфеты и угощал нас, после этого он говорил: «Ну – двигаемся вперёд!», и мы шли вперёд в сторону дачи. Я ему рассказывала, что происходило за неделю – о наших с маленькой Анюточкой приключениях. С маленькой, потому что её маму – мою тётю тоже звали Анютой.

Папа всегда привозил с собой чего-нибудь вкусненького к чаю – круглые печенья в коробке или конфеты. А бабушке отдавал замороженную курицу и мясо. Она складывала всё это в морозильник. Папа шёл в дом поздороваться с дедушкой и со всеми домочадцами, а после этого мы отправлялись в сарай.

В сарае он открывал два окна в сад, чтобы выветрить сырость. Я ставила заранее собранный букетик в кувшин с водой, показывала свои рисунки, нарисованные за неделю. Это были в основном принцессы в невообразимых нарядах. Папа был доволен, но говорил, что лучше было бы рисовать натюрморты. Он закончил МАРХИ и работал в одном из Моспроектов, дома рисовал необыкновенные картины. Как-то раз, уже в конце жизни он с сожалением признался, что ему надо было поступать в художественный институт. Папа приезжал уставший после работы и долгой дороги на электричке и ложился отдохнуть на диван, а мы с Анюточкой ворковали вокруг него.

Анюточку – мою двоюродную сестру мой папа любил и прозвал Аней-Баней и ещё – Банифацием. Ей это очень нравилось. Ей тогда было пять лет, а я готовилась идти осенью в первый класс. Она была «шалуньей и плутовкой» с честной и открытой душой. В карих глазах сквозила хитреца и кокетство. Она тоже показывала папе свои рисунки в стиле Миро. Папа ее хвалил.

Раздавался бабушкин голос: «Ужинать!». Все собирались на ужин на закрытой веранде. Иногда варили глинтвейн или открывали бутылку вина. В сумерках зажигали фонарь над столом, очень красивый и таинственный, привезённый тётей Анютой и дядей Ваней из Египта. Мне казалось, что наша веранда – такая же красивая и таинственная снаружи, как этот фонарь. Завязывался шумный разговор. Нам с Банифацием разрешали посидеть подольше. Но нам были скучны взрослые беседы. Мы шли на открытую веранду и наблюдали за ночными насекомыми, прилетающими на свет старого фонаря, висевшего над металлическим столиком. Там мы впервые увидели огромных ночных бабочек с серо-сизыми крыльями и чёрными глазками на передних крыльях. Они были пушистыми от пыльцы. Дедушка и мои родители собирали бабочек. Но мы им ничего о них не сказали, нам хотелось, чтобы наши бабочки были живыми.

Папа перед сном приходил сказать «спокойной ночи» мне и Банифацию и предупредить, что завтра мы идем в поход, и шел в сарай делать зарисовки в альбомчике и спать.

Утром папа сказал: «Махнем в Можайск!», и мы, прихватив Бани-фация и ничего никому не сказав, махнули. Шли через поле в сторону деревни. Вокруг колосилась пшеница, среди неё вспыхивали ярко-синие пятнышки васильков. Над нами висел, как бисеринка, жаворонок и пел нежную песню. Настроение светилось и ликовало, как может быть только в детстве. Я поняла, что мы, наконец-то, идем смотреть плотину. Её почти не было видно с холмика по дороге на речку – так она была далеко. Холмик этот образовался во время войны – рядом с ним были две огромные воронки от разорвавшихся снарядов.