Альманах «Истоки». Выпуск 16 - страница 10

Хотел похвалить тебя за воспоминания об отце. Это лучшее, что о нём написано. Сам я никак не закончу начатого. Несколько раз принимался, а всё не получается. С таким же трудом пишет Лена Ржевская, но она, кажется, ближе к результату.

Мне бы хотелось описать Сергея в контексте с людьми, с которыми он рос, в соотношениях со временем. Мы ведь не всегда жили рядом, но всегда вместе.

Мы не только дружили умами, но и любили друг друга. В последнюю нашу встречу Сергей сказал:

– Мне тебя физически не хватает.

Наверное, я всё же к январю соберу свои записи. Пусть будет не целое, а несколько отрывков. Не знаю, успею ли написать целое.

Когда будешь составлять том собрания сочинений с письмами, могу дать тебе письма ко мне пярнуских лет. Но с возвратом. Есть ещё одно-два письма военного времени в моём фонде в ЦГАХИ.

Милая Оля! Твою жизнь по письму представляю себе. Сочувствую и понимаю. У меня к тебе – ответное чувство, вроде отцовского. Не забывай нашей взаимной тяги и обязательно пиши. Твои стихи хотел бы узнать, но только не присылай их мне – читать трудно. Лучше я тебя послушаю, когда буду в Москве в конце января. Если захочешь, звони мне в Пярну (8-014-44-42-780).

Дочь твоя мне очень нравится. Генов в ней заложено уйма. Вдруг из них образуется что-то необычайное.

В Москве подарю ей свою детскую книжку «Слонёнок пошёл учиться», если у вас её нет.

Живу я в отдалении от страстей внешних, тем и спасаюсь.

Рядом море.

Будь здорова. Скажи энергичной Теркелян, чтобы подождала.

Обнимаю тебя.

Твой Д. С.

Письмо Ольги Берггольц Сергею Наровчатову

Из письма Ольги Берггольц

г. Вильянди 12/VIII-45

Милый Серёжа!

Получила твою открытку с сообщением о том, что остаёшься там надолго и с обещанием письма – 18 июля, в день своего отъезда из Л-да. Я уж совсем после того, как Ты не ответил на три (3!) моих письма, решила, что ты зазнался и решил раззнакомиться со всеми не орденоносными знакомыми, и потому твоя открытка обрадовала меня.

Но в тот день мы уехали в некий городок Вильянди, откуда пишу и сейчас – на отдых. По приезде же сюда я буквально душевно развалилась на части, – такой сильной оказалась реакция на отдых после 4 лет непрерывного труда, да в особенности последних диких месяцев. Я тупо глядела на природу и паслась, паслась, паслась на траве и лишь недавно начала приходить в себя. И, кажется, уже относительно пришла. Но и сейчас я не могу ещё написать что-либо глубоко-принципиального, кроме того, что очень хорошо отношусь к тебе! Скажи, ты вполне доволен существующим своим положением? Не хочется ли тебе, в связи с капитуляцией япошек, принять цивильное положение, всерьёз заняться литературой и т. д. Мне думается, что пора. Воевал ты достойно, славно и полном смысле – с младых лет. Каковы же перспективы сейчас? М. 6. я могу чем-либо помочь тебе? Я, правда, смыслю в этих делах постыдно-мало, но ты напиши, м. 6. надо с кем-либо поговорить или что?

15 мая с/г видела твою милую, чудесную маму, она была на моём вечере в Лит. музее, потом мы ходили с ней, говорили о тебе. Она сказала, что ты прислал ей очень хорошие стихи, – почему не пришлёшь мне?

Она собиралась что-то предпринять, но не знала ещё твоего отношения к этому… В общем, с нетерпением буду ждать известий от тебя по этому поводу, стихов и т. д.

Ну, о себе я, собственно, всё написала. Отдых кончается, через неск. дней вернёмся на Троицкую. Дошёл ли до вас 5–6 № «Знамени», там моя поэма. Мне очень хотелось бы, чтоб ты прочёл и высказался. Вообще она ещё до опубликования возбудила в лит. среде много разговоров. Одни отнеслись с раздражением – «повторенье», «гиньоль», «почти бесстыдно», – другие, – многие, и среди них, напр. Такая строгая дама, как Е. Усиевич, – с восторгом, – и ряд из этих чит. заявил, что это – «единственное продолжение линии Маяковского», в смысле «Бесстрашной исповеди личности», и т. д. Мне очень занятно, что скажешь ты… Что же касается упрёков в «повторении», то в поэме (написанной, конечно, очень «старомодными стихами») я сама об этом заявила, говоря о себе и Ленинграде: