Альманах «Истоки». Выпуск 9 - страница 4



Первыми с кого начали раскулачивание, оказались Колмогоровы. Рано утром к их усадьбе подкатила тачанка и несколько подвод, с них спрыгнули вооруженные солдаты и направились во двор. На истошный лай Барса на крыльцо дома вышел глава семьи Прохор.

– Зачем вломились в чужой двор, люди добрые?

– Ты, Прохор и твоя семья подлежат раскулачиванию, – крикнул Аркадий.

– Вы, что же белены объелись, мы же не кулаки, мы всё, что у нас есть, своим горбом наживали, что же получается, те, которые кормят народ и есть враги советской власти?

– Ты, Прохор, демагогию тут не разводи, сказано подлежишь раскулачиванию, значит отдай своё добро и дело с концом, а не отдашь возьмём силой, – заявил Аркадий.

В это время на крыльцо вышел Иван с двустволкой в руках:

– Убирайтесь туда откуда пришли, – прицеливаясь в командира отряда, крикнул Иван.

В тоже мгновение один из солдат вскинул винтовку и выстрелил, пуля попала прямо в сердце Ивана.

Так закончилось недолгое счастье Степаниды, начались годы скитаний, тяжкого труда и спасения детей от голода и болезней.

г. Высоковск, 2016 г.

Владимир Пустовитовский

Марьина роща

Поэма

1
Переулок Второй Стрелецкий,
Я когда-то родился в нём,
Небу ватному прямо в сердце
Дым пускал из трубы мой дом.
А весною заросшие грядки
В окнах первого этажа
Отражались. И длинные прядки
Распускала весна-госпожа.
Над дырявым дощатым сараем
Сизари ворковали с утра,
Как и я, спутав с призрачным Раем
Солнцем залитый мусор двора.
Был сосед мой фальшивомонетчик.
Позабытые матушкой щи
Добывал как заштатный разведчик,
Половицею скрипнув в ночи.
А другой, приложившись к острогу,
Из застенков домой возвратясь,
Выходил на пустую дорогу
С папироской как марьинский князь.
Бывший флотский соседом был тоже,
Сев на суше как трал на мели,
Доставал ржавый ножик из ножен,
И мальчишкам строгал корабли.
Но штормила матросика водка,
Он твердил мне: «Я встать не могу,
Эх, Володька, Володька, Володька,
Потерял я на флоте ногу́».
Дела нет до ноги флотоводца,
Я тогда был в соседку влюблён.
Мне на небе как в бездне колодца
Отражался серебряный клён.
Клён разросшийся гибкою веткой
Бил в открытое настежь окно,
Где с косичкою русой соседка
Моё имя склоняла давно.
И тогда до истерик, до дурки,
Изучив скорбный вид сквозь очки,
Верный друг приносил мне окурки,
По помойкам искал мне бычки.
И… легчало от первой затяжки,
«Трын-трава» – от второй говорил…
В бликах солнца, поправив подтяжки,
Надо мной воспарил Гавриил.
Он одёрнул замызганный батник,
С плеч стряхнул два прилипших пера,
Тем архангелом был голубятник,
Он кормил голубей по утрам.
Гавриил, белобрысый наш Гришка,
Хмырь болтливый, а значит меня
Встретит гнева отцовского вспышка,
Ритуальная пляска ремня.
И тогда, после третьей затяжки,
В Гавриила швырнул я бычок.
И слетела с макушки фуражка,
И стрельнул чёрным гневом зрачок.
И когда как Христос на Голгофу
Шёл домой, миновав частокол,
Проплыла мимо русая Софа,
Как звезда на небесный престол.
И мне что-то шепнула соседка,
И я что-то не к месту сказал.
Мы молчали. В саду над беседкой
В чистом небе сверкнула гроза.
Прославляли весну коростели,
Между туч крался мутный желток,
На короткие дни и недели
Две души завязав в узелок.
Но… однажды услышал: «Володька».
Это был флотоводец – моряк.
Он кричал мне: «Володенька, подь ка,
Расскажу тебе разный пустяк.
Может быть не настолько он малый,
Пустяком может не назовёшь».
Морячок замолчал. Ветер шквалом
Гнал по улице пыльную дрожь.