может, уволиться и пожить оставшиеся лет тридцать-пятьдесят именно этой
жизнью? А потом, лет через сто, когда все окончательно надоест, вернуться в
Дозоры к новому начальству. А пока пожить, как человек – семья, жена, дочь.
Собственно говоря, именно Надя меня в Дозорах и удерживала. Она все
еще была практиканткой, и переходить в основной штат не спешила, что
вызывало некоторое недоумение других сотрудников. В общем, мне
46
спокойней было, когда Надя была у меня на глазах. При этом никаких
неразумных поступков, свойственных молодым иным, она не совершала. В
дурацкие стычки не ввязывалась, на провокации темных не велась, явных
ляпов за ней не числилось. Но при этом какое-то смутное ощущение
неудовлетворенности ее работой в Дозоре в воздухе ощущалось. Те, кто был
в курсе предназначения моей дочери, похоже, были недовольны тем, что
великие свершения запаздывают; рядовые сотрудники Дозора, видимо, считали, что Надя проявляет мало энтузиазма, а что думала по этому поводу
Света, я так до конца и не понял.
После первой ее реакции на весть о том, что она должна стать матерью
Мессии, что лучше бы она осталась человеком (и произнесено это было с
большой болью), она практически никогда не касалась этой темы. Несколько
раз, еще в раннем надином детстве, Света говорила о том, что она намерена
воспитывать дочь, прежде всего, как человека. Но затем после надиной
инициации это стало просто невозможно. Ребенка, инициированного в
четыре года, и с такой магической силой, было невозможно воспитывать как
человека. Это было слишком опасно для самой Нади. Поэтому Надя стала
заниматься индивидуально с Игорем, в семь лет пошла в школу при Дозоре, честно отучилась десять лет в обычной и дозорной школах, а потом на
некоторое время взбрыкнула, бросила Дозор, поступила на истфак, проучилась там два года и, наконец, снова вернулась в Дозор, чем и
объяснялся ее нынешний невысокий статус.
Я снова принялся за отчет, подсчитывая на этот раз количество
урегулированных и неурегулированных претензий, когда в дверь позвонили.
Что в гости пришла Надя, я понял, только открыв дверь. Она в последнее
время навешивала на себя столь мощную защиту, что почувствовать ее
приближение не могли ни я, ни Света. А увидеть, что она иная, наверно
могли бы только высшие, да и то, если бы специально пытались пробить
иллюзию. В общем-то тут я Надю понимал. В Москве все-таки достаточно
много иных, и идти и непрерывно излучать в окружающую среду сигналы, 47
вот, дескать, я высшая иная, действительно как-то неприятно. Надя по этому
поводу как-то выразилась достаточно резко: «Не хочу выглядеть мартышкой
на ярмарке».
Надя переступила порог и сразу же сообщила:
– Извини, папа, у меня к тебе неприятный разговор.
Вот к этой манере дочери я так и не смог привыкнуть. Она всегда
переходила прямо к делу. С одной стороны, это, конечно, облегчало
выяснение всяких сложных моментов, а с другой стороны, я все время
чувствовал себя застигнутым врасплох. Хотя…когда дочь мирно пьет
родителями чай, а потом говорит «А, кстати, я беременна, и с отцом
будущего ребенка знакомить вас не собираюсь» – это, наверное, еще хуже.
Впрочем, в данном случае о беременности явно речь идти не могла, поскольку уж такие вещи иные могут регулировать даже и без всяких
современных противозачаточных средств. Несколько успокоенный этой
мыслью, я сказал:
– Ну тогда пойдем в кабинет.
Кабинетом я обзавелся после того, как Надежда съехала от нас, и
