отчаянно думала, как же быть? Если не дам отпора, стану девочкой для биться. И тогда, как загнанная в угол мышь, я решилась на самый отчаянный и глупый поступок в жизни. Подняла на него глаза и отчеканила:
– У тебя, наглый, самовлюбленный придурок, слишком завышенное самомнение! Нужен ты мне, как коту пятая лапа!
С каждым словом лицо элитника вытягивалось, меняясь от злобного к удивленному, и тут же покрывалась багровыми пятнами ярости. Когда я все сказала – в лавке зазвенела тишина, ставшие золотыми глаза элитника сверкнули, и он двинулся на меня…
Наверно, чтобы умереть быстро и гордо, я в довершение сдула с ладони, которой отряхивала волосы и платье, остатки пыли прямо ему в лицо. Ее было мало, но породистому оборотню с тончайшим нюхом и этого оказалось достаточно. Он скривился, остановился и, набрав воздуха в грудь, громко чихнул. Затем еще и еще…
– И… и…дио… чхи! Тка! Идиотка! – расчихался гад. А я, не дожидаясь, когда он оклемается, юркнула к двери, выскочила на улицу и побежала, куда глаза глядят.
На меня оборачивались все встречные, тыкали пальцами и хохотали. Видимо, я вся в зеленой гадости, но плевать! Главное ноги унести, иначе нагонит – разорвет на кусочки.
Каким-то чудом выбежала на знакомую улицу, взвизгнула от радости и помчалась к общежитию.
Вприпрыжку вбежав в ворота, домчалась до лестницы и в три прыжка была у двери. И откуда только силы взялись? У девочек, попадавшихся по пути, реакция была схожей со встречными на улице. Они замирали на месте и начинали принюхиваться.
Едва я дрожащими руками кое-как достала ключ из кармана, вставила его в замочную скважину, рядом возникла мадам Пуи:
– Кто посмел?! – громоподобно взревела она, ткнув узловатым пальцем в плечо, где осела взвесь. Но не ор, а именно страх, читавшийся в ее глазах, напугал меня больше всего.
Как только ключ в замке провернулся, дверца приоткрылась – она грудью втолкнула меня в комнату.
– Живо раздевайся! – рявкнула и принялась стягивать с меня платье.
Почти мгновенно я осталась в нижнем белье, а комендант начала смахивать с моих волос и лица своим фартуком пыль.
– Кто это сделал? Что за паскудник?! Ну?! – она воззрилась в меня желтыми очами, и я ей как на духу призналась:
– Темноволосый элитник, – и всхлипнула.
– Какой?!
– С носом с горбинкой и родинкой на щеке, – описала, что помнила. На что мадам всплеснула руками и плюхнулась на мою кровать, под ее весом жалобно скрипнувшую.
Некоторое время она молчала и, ошарашенно разглядывала меня, а я тряслась, подозревая, что пробежала через весь академический поселок, пахнущая местной запрещенной гадостью. Уже начала плакать, как мадам громко хлопнула в ладоши:
– От ты ж шустрая девка! От хитрюга! Самого Сарнара охомутала!
– Я?! Нет! – завертела я головой. – Он меня прибить хотел! Швырнул эту гадость в лицо! А я… а я… – всхлипнула. – Что теперь будет?
– А что будет? Бегать за тобой будет?! – тожественно пояснила она.
– Чтобы шею свернуть?
Мадам посмотрела на меня, как на дуру.
– «Лаской» швыряют, не чтобы шеи сворачивать, а чтобы в постели ворочать!
– Не хочу! – топнула я ногой. – Ненавижу его!
– Ой, скажешь тоже! – улыбнулась мадам. – Я думала ты тихоня-тихоней. А ты, проныра, такого парня отхватила!
– Да не отхватывала я его! Я ему нагрубила, он разозлился и швырнул в меня этой гадостью!
– А как нагрубила?! – внезапно насторожилась комендант, но с таким подозрительным интересом, что я прикусила язык.
