Лунный свет, играя с листвой, отбрасывал причудливые тени, создавая иллюзию чужого присутствия. Офелия остановилась совсем неподалёку от стеклянного строения, внимательно разглядывая желтоватый отблеск на его кривых прозрачных стенах, только теперь понимая: источник света находился не внутри, а снаружи по другую сторону. Ноги сами понесли к углу оранжереи, и, завернув за него, Офелия увидела долговязую фигуру. Гамлет.
– Ты? – произнесла она еле слышно.
Он обернулся и, ничуть не удивившись, поманил её рукой.
– Подойди, я тебе кое-что покажу.
Офелия хотела было возмутиться, спросить о прошлой ночи, но вдруг услышала жалобный писк, похожий на скрип мела по доске. Звук доносился из травы, куда Гамлет направил луч своего фонарика.
Приблизившись, Офелия заметила маленького птенца, едва оперившегося, с пухом на голове. Его хрупкое тельце испуганно трепетало, крошечный клюв открывался и закрывался, издавая звуки полные боли, а одно крыло безжизненно свисало в сторону.
– Как он тут оказался? – потрясённо молвила она.
– Не знаю, – озадаченно ответил Гамлет.
– Выпал из гнезда? – предположила Офелия.
– Оглянись. Далековато до деревьев. Чудо, что он вообще выжил.
– И что нам теперь делать?
Гамлет исподволь глянул на Офелию, не отрывающую взор от несчастного птенца, которому, впрочем, подмигивала сама судьба в её лице. Доброта и искренняя обеспокоенность за невинную жизнь плескалась в зелёных глазах озёрными волнами – тихими и ласковыми. Что-то защемило в груди хулигана и губы его невольно сложились в улыбку.
– Подержи-ка, – попросил он, вручая Офелии фонарик, а сам достал платок из кармана брюк. – Возьмём коробку. Наполним ватой и травой. В аптечке точно есть шприцы, используем вместо пипетки. Глядишь и выкормим бедолагу, а потом отпустим.
Присев, Гамлет бережно укутал птенца в тонкую ткань, дабы тот, объятый ужасом, не усугубил состояние крыла, затем поднялся и посмотрел на Офелию
– Фонарик суй подмышку, а ладони сложи лодочкой, – скомандовал, но без нажима, он.
– Ты хочешь, чтобы я его взяла? – не на шутку разволновалась она.
– Да. А я найду коробку.
– Но вдруг ему будет больно?..
– Не больнее, чем если мы оставим его здесь. Давай, у тебя очень нежные руки, ты справишься.
Офелия смутилась. Она понимала: эти слова были сказаны не в качестве комплимента, а с целью убедить, что с птенцом ничего не случится. И всё же по груди жидким мёдом растеклось тепло.
– Давай, не трусь, – подбодрил Гамлет, и когда девушка подставила руки, осторожно уложил в них маленькую жизнь.
Птенчик, который ещё секунду назад отчаянно трепыхался, внезапно успокоился. Послышалось тихое щебетание. Офелия с облегчением выдохнула.
– Вот видишь, я говорил, ему понравится. – довольно произнёс Гамлет. – Как назовёшь?
– А разве есть смысл давать ему имя? Раз мы его отпустим как только заживёт крыло?
– Имя необходимо всем. Оно становится связующим звеном между существом и миром, даже если эта связь временная. Называя чьё-то имя, мы не просто обозначаем, а признаём чужое существование, его уникальность и право на жизнь. Это наш способ сказать: «Я тебя вижу». И когда настанет время проститься, мы будем знать, что у него есть нечто большее, чем просто инстинкты. Он сохранит в себе частицу нас, а мы никогда не забудем о нём, и наша связь останется на сердце отпечатком его имени.
Офелия была поражена глубиной мысли Гамлета, неожиданно для себя, увидев за неприветливым и грубым фасадом, вдумчивого, тонко чувствующего человека. В его словах туго переплелись любовь к жизни и страх перед миром, полным лицемерия. И вдруг она осознала, что её собственные переживания сливаются с его, как река с морем.
