Мимо нас прошла девушка с цветами. Не останавливаясь, мой партнер вытащил из кармана пару долларов и бросил в корзину цветочницы. Она протянула ему розу, королевскую, бордовую. Куда ему деть цветок, руки-то мной заняты? Он зажал стебель зубами.
Дотанцевали. Протянул мне розу, и когда я взяла ее, поднес мою руку к губам, челка упала ему на глаза, серые, светлые, как расплавленное серебро.
– Клаус Зибер.
– Амалия Веттер.
Почему я назвала это имя, а не давно ставшее привычным «Леа»? Может, потому что знакомство с неким Клаусом лишь проходной момент, завтра меня уже не будет в Вегасе. А может, я соскучилась по нему, по имени, которое было частью меня, было мной. Клаус посидел за моим столиком еще полчаса, угостил меня вторым бокалом мартини, рассказал, что приехал в Штаты вести какую-то научную школу, вот с друзьями прилетел в Лас-Вегас на выходные, задал пару ничего не значащих вопросов и откланялся, сунув мне визитную карточку. «Клаус Зибер. Профессор. Технический университет Дармштадта». Где-то в Германии. Когда уходила из ресторана, беленькая картонка с буквами осталась на столе. Зачем она мне?
Разве могла я предположить, что встречу Клауса снова. Всего через три года. Или через четыре? Память, хоть и безразмерный склад, но там постоянно все теряется, засовывается не пойми куда, хватишься – нету, а выскочит, когда не нужно.
У меня была весенняя привычка – пятничным вечером, чтобы отрешиться от бесконечных рабочих вопросов и назавтра в выходной проснуться с пустой головой, пойти пешочком в сторону сквера Мари-Трентиньян. В апреле в Париже цветет сакура. И не только японцам свойственно любование этой мимолетной красотой.
Минула весенняя ночь.
Белый рассвет обернулся
Морем вишен в цвету.
Узенькие дорожки, фонари, скамейки, ничего особенного, типичный городской сквер. Но когда его накрывали облака розовых лепестков, маленький садик превращался в зачарованный лес. И самое главное, туристы туда не забредали шумными стайками. Так что для вишневой медитации под выходной сквер Мари-Трентиньян самое оно. А по дороге еще заскочить в кафе «Ленотр» на улице Сент-Антуан, там подавали бесподобный мильфёй и крепчайший эспрессо, божественное сочетание.
Устроилась за столиком на террасе. Только откусила первый раз от пирожного, на стол легла роза. Я подумала, это уличный продавец. Знаете, ходят африканцы, предлагают сувениры или цветы, молча выкладывают перед вами, если вы не платите, забирают. Торговля почти без слов. Глянула из-за пирожного, как из-за бруствера – нет, белый, и лицо… Я его видела. Но где? Когда? У меня в глазах, как у Скруджа МакДака замелькали образы знакомых мужчин: не тот, не тот… Улыбается. Видя, что я не могу вспомнить, взял розу и зажал зубами. Ну конечно! Танго в отеле. Мой последний день в Лас-Вегасе. Как же его звали? Ганс? Эрих? Немецкое имя.
– Клаус Зибель. Узнали меня, Амалия?
Амалия. Я назвалась тогда Амалией. Он запомнил, надо же.
Сказать, что я была удивлена, это не сказать ничего. Я была ошарашена. Вероятность столкнуться в Париже после случайной встречи в Вегасе и так близка к нулю, но чтоб еще и с розой?! Это невероятно!
Клаус рассмеялся:
– Я узнал вас еще два квартала назад. И шел за вами. На пути был цветочный павильон. Вы прошли мимо и нырнули в кафе. А я вернулся и купил розу. Чтобы вы вспомнили меня. И никакой мистики. Я физик, а физика мистики не терпит, – и, положив розу обратно на столик, добавил, – ротэ розэн бидойтэн либэ. Красные розы означают любовь.
