И только мертвенная бледность выдавала, как ему плохо. Видно, разыгралась печень, и от каждого толчка боли его, словно разрывало на части, которых становилось все больше и больше.
Он сказал Кунцево («Ближняя дача»), хотя с таким же успехом мог назвать с десяток других мест, где его ждали или должны ждать.
Раньше он любил проверять бдительность (но служба Власика, как всегда, оказывалась на высоте), еще с молодости хорошо усвоив, что чем больше явочных квартир, тем меньше вероятность провала.
А еще он знал, что все таксисты – люди Берии, у них свои инструкции (у всех свои инструкции), и сейчас его задача попасть в промежуток между инструкциями, когда действие одной заканчивается, а другой еще не успело начаться.
Обычно до Кунцево он добирался на скоростном метро прямо из Кремля. Что было и быстрее, и удобнее. Даже несколько раз на спор выигрывал пари у Ворошилова-Буденного, которые славились своими водителями и добирались на автомобилях по земле.
– Что-то, Клим, твоя кобыла подкачала, – посмеиваясь в усы, встречал у входа, поскрипывающего портупеями и сапогами, озадаченного военачальника. – А Семен – хитрый!.. Думал всех на тачанке обскакать. Думал, у Ворошилова одна лошадиная сила, а у него будет целых три. Наверное, по пути пришлось от беляков отстреливаться.
– …Почему стоим? – только сейчас заметил, что машина уперлась в какой-то шлагбаум, который, судя по всему, и не думал открываться.
– Спят, наверное. Будем ждать или поедем в объезд? – сонно зевнул таксист, который нарочно завез его сюда, чтобы вызвать на разговор (таких мнимых переездов в Москве было сотни). Сейчас оглянется и включит свет, чтобы получше рассмотреть, с кем приходится иметь дело.
Осторожно нащупал в кармане пистолет. Тяжелый металл призывал к действию.
Короткое движение – и одним дураком станет меньше. Воистину, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблем.
Даже представил, как от выстрела отбросит черный профиль и будет судорожно хватать руками воздух, а потом с глухим стуком уткнется в руль. Наутро таксиста обнаружат, но он уже ничего не сможет рассказать.
Не глядя, выдернул из пачки несколько банкнот.
– Жди меня здесь! – последовало, как приказ.
И, как в каком-то трофейном фильме, небрежно бросил деньги на сиденье.
– Хозяин – барин, – прозвучало почти как – «слушаюсь».
Что и требовалось доказать. Системой начинают править деньги. Так бывает всегда, когда уходит страх. Деньги стирают страх и создают иллюзию свободы. В какой-то момент начинает казаться, что за деньги можно купить все. А потом начинаешь понимать, что деньги это еще большая несвобода, чем их отсутствие.
Деньги рано или поздно приводят человека к вопросу: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» С этого момента человек становится способен на все. Ни бог его не сможет остановить, ни привычный страх. Словно движет им неведомая сила.
Почему-то вспомнились раскольники, которые питались этой силой, когда сжигали себя в избах и церквях (отсюда, по всей видимости, у Достоевского в романе и фамилия – Раскольников – значит, тоже раздумывал подобно, но так и не решился озвучить вслух. А он, Сосо, готов назвать ее (эту силу), которую ему вдруг открыла ночь. Назвать, даже если никто не услышит. Может, потому и назвать, что никто не услышит. Назвать – чтобы осознать. Ибо эта сила есть справедливость. А точнее – высшая справедливость, которая правит миром и царит над всеми смыслами и самим…
