Не прошло и тридцати секунд, как охрана выставила корыстного прохиндея на прохладную улицу, не позволив тому толком объясниться и замаскировать причинное место.
Шли годы. Оседлая ветвь семейства Ермолаевых постепенно редела. Сначала употребивший в обед отец устроил себе тихий час в луговых травах. Прилёг он в той самой низине, куда съехал его же многотонный бульдозер: шебутной водитель, отхлебнув лишку, напрочь позабыл про стояночный тормоз.
Трое из четвёрки Никиткиных старших братьев, окромя первенца Ермолаевых – Николки, вообще отправились в мир иной одномоментно. Они решили разбогатеть. Как разом решили, так разом и сгинули. А всё из-за тупости и алчности. Эти две людских слабости всегда по жизни бок о бок ходят. В общем, лет пятнадцать тому воспылали они лютой завистью к одному богатому пришлому, купившему в деревне с десяток заброшенных домов с приусадебными участками. Делец даже прибрал к рукам бывшие школу с почтой. И возвёл он, по мнению местных, фигню какую-то. Эко-деревней зовётся. Ну, фигня – не фигня, да только народец денежный со всех окрестных городов валом повалил за природной первозданностью и продуктами без пестицидов. За одну луковку, страшно сказать, сто целковых платили. Вот братья как-то ночью к этому мироеду и нагрянули пощипать малость. Да фермер-то не тюфяк оказался. Сожрал он, значит, волшебный орех Кракатук, схватил со стены острый меч-кладенец и отсёк всем троим башки ихние на фиг. В одну вон, самую несимпатичную, Васяткину, до сих пор соседская детвора на Хэллоуин свечку ставит.
С Николкой тоже история трагическая приключилась. Его баба какая-то на мотоцикле с коляской без регистрационных номеров насмерть сбила и скрылась с места происшествия. Из особых примет – шлемофон танковый на голове. И шевелюра… Седая и разухабистая такая, что пол-лица собою закрывала. Вероятно, потому и наезд совершила, что патлы неопрятные на глаза налезали. А по другой половине физиономии, которую память свидетельская запечатлела, можно было предположить, будто байкерша эта – шишига нерусская.
Следствие, конечно, учинили. Искали шельму везде. Фотороботы на углах вешали. Служебную таксу даже по следу пускали. Всё без толку. Преступница как в воду канула. Тогда, помнится, разозлился Никитка сильно. Почти также, как и на лилипутов в детстве: размечтался отловить и покарать жестоко. Только вот не довелось пока поквитаться ни с одними, ни с другой. Ну-да жизнь-то ещё продолжается!
В результате описанных выше нездоровых пертурбаций осталась на деревенском хозяйстве одна-одинёшенька мать – Прасковья Пантелеймоновна. Её, периодически хворую и беспомощною, Никита Тимофеевич, конечно, во время отпусков непродолжительно навещал, но не по зову сердца, а из-за того, во многом, чтобы брехливый люд по чём зря не судачил. Ну, не было у него к старушке тёплых чувств! Только жалость. А кому понравится всё время чужие шмотки донашивать да ишачить по дому сызмальства? Отсюда и отношение.
Так что к родительнице он никогда не спешил, да и в город к себе не звал, хоть и барствовал там бобылём на собственной жилой площади. Да-да, воплотил-таки он заветную мечту и приобрёл желанную квартиру площадью даже просторнее, нежели рассчитывал: о двух комнатах, с гарнитуром кухонным, капитально встроенным, и телевизором, вещавшим аж в трёхмерном изображении.
Источником средств для столь роскошного приобретения стала хвалёная Никиткина бережливость. Да и без особой экономии скупать металлический лом при разумном подходе всегда сулило барыши.
