Аметист: танец волчицы - страница 24

Кэолэн родился третьим сыном, а потому ни наследство, ни титул, ни заманчивая придворная должность не светили ему. И отец решил отправить младшего в Академию. У Кэолэна практически ни на грош не было магии, крючкотворство и хитросплетения не пришлись ему по душе, ну а вора в сыновьях Алмазный князь, разумеется, видеть не желал. Оставалось лишь одно. Ну, либо Светлая Академия, но Кэолэн от Светлой отказался наотрез. «Надеюсь, тебя больше никогда не увидеть», – пошутил отец. Это была не самая умная из его шуток: жертва чаще всего не видела лица своего убийцы.

Вспыхнули факелы, развеивая искристые хвосты по ветру. Кэолэн гордо оглядел свою команду. Они найдут эту девочку, тролль её задери, куда бы эта дурёха ни забрела. Найдут не потому, что жалеют, или считают это важным, а потому что они великолепны и могучи. Самый лучший факультет лучшей из двух Академий!

***

Сеорарс шёл, аккуратно ставя ноги в сугроб. Лес ему не нравился, лес был подл и коварен. Он скрывал что-то своими тенями, молчал и наблюдал. Лес был врагом. Кочевник, привыкший к просторам до горизонта, к бесконечному небу, страдал от того, что не мог видеть и на метр впереди себя. Как будто взяли и бросили прямо в деревянный колодец.

А вот снег Сеорарс любил. Не в лицо, конечно.

Завыли волки. «Совсем рядом, – определил бериллец, – стая двадцати-двадцати пяти голов. На нас вряд ли набросятся, а вот Ми, если она тут, пожалуй, найдут раньше нас».

Он знал волков, относился к ним как к умным врагам: с интересом, уважением и без пощады. Зимой хищники нападали на кочевья, таскали овец, а то и детей, могли загрызть одинокого всадника. Но Сеорарсу нравились эти безжалостные животные. Они напоминали ему его самого.

***

Ми казалось, что вой становится ближе. Почуяли? Но – как? Как можно почувствовать что-либо сквозь эту плотную снежную пелену? Она сидела, обняв колени, и сонно думала о чём-то. Мысли перескакивали, тяжело распадались, мельтешили. Уже не было холодно. Снег заметал, превращая девушку в сугроб, и она больше не чувствовала озноба. «Смерть равняет всех», – вдруг вспомнила Ми. И ещё: «Отчисляет жизнь. Кто-то сбежит домой, а кто-то сбежит из этого мира. Совсем.». Вот и её, Мышку, похоже отчислили. Зато больше не будет унижений, не будет презрения однокурсниц, высокомерия однокурсников. Не будет снисходительных взглядов тётушек и жалости дядюшек… Вот только, если она умрёт здесь, в лесу, сможет ли её душа выбраться в Верхнюю Степь, к небесным табунам? Или застрянет навеки среди спутанных ветвей?

Она вздрогнула: ей показалось, что среди привычного воя раздался новый голос. Мощный, жуткий. И отчего-то Ми снова зазнобило.

***

Пассифлоре не спалось. Она встала и открыла окно, впуская ветер и снег. Вслушалась. В бору что-то происходило. Что-то тревожное, что пугало лес. Началось уже давно, и ему это не нравилось. Но сейчас случилось нечто особенное. Пассифлора слышала, как сосны спорят друг с другом, а ели скрипят, жалуясь. Это был другой лес, более тёмный, чем дома, но он сразу признал её. И хризолитовая княжна, конечно, не могла остаться равнодушной к его страхам.

Она оделась, накинула плащ с меховым воротником, сунула изящные ноги в меховые сапожки. Пассифлора должна разобраться, что напугало лес, должна выслушать сосны не из-за стены, должна коснуться их морщинистой коры, успокоить.

Лес – это дом. Живой дом для всего сущего. Он не даст в обиду её, а она защитит его.