– Ну, так что, попробуем дар вернуть? – спросил я.
– А чего же не попробовать? – тут же согласился дед, – терять мне всё равно нечего! Давайте, пробуйте! Что нужно делать? А если дар вернётся, то может я и Воланда грохнуть смогу! Это моя запасная мечта, после желания умереть.
– А вдруг что-то пойдёт не так? Вдруг не получится? – спросила Маша, внимательно на меня глядя, и, как будто желая мне что-то сказать.
Я понял, о чём она. Маша предлагала сначала расспросить деда до конца, а потом уже экспериментировать с ошейником, а то вдруг мы действительно чего-то не знаем, и дед в результате больше ничего не сможет нам рассказать?
– Только сначала давайте закончим наш разговор, – сказал я, – мы ещё не всё выяснили.
– Так спрашивайте! – равнодушно пожал плечами дед.
– Мы пока что не знаем, что такого ценного здесь находится, – сказал я, – что именно прячет Воланд?
– Не что, а кого! – сказал дед, – человека он здесь прячет!
– Человека? – удивился я, – так значит, вы здесь всё-таки не один сидите, в казематах-то этих, да?
– Теоретически не один, а практически один, – сказал дед, – нет от неё толку никакого!
– От неё? – ухватилась Маша за его слова.
– Ну да, от неё, – кивнул дед, – баба это… точнее, девица. Но она почитай, что труп. Ни бе, ни ме, ни кукареку!
– Мёртвая, что ли? – Маша приложила ладошку ко рту.
– Да нет, живая… – вздохнул дед, – вон, ведро из-под неё выносил. Раз гадит, значит живая. Закон жизни! – и он поднял указательный палец вверх.
– В коме, что ли? – предположил я, хотя с трудом представлял себе содержание человека в таком состоянии в этих казематах.
– Ну, можно и так сказать, – кивнул дед, – в коме. В постоянной отключке, короче. Как хотите, называйте.
– И зачем же Воланд её здесь держит? – спросил я.
– А вот этого никто не знает, – понизив голос, видимо, по привычке при обсуждении этой табуированной темы, сказал дед, – по крайней мере, я так думаю. Никто не знает, но для Воланда она очень важна почему-то. Так важна, что он может убить любого, кто хоть спрашивать об этом будет… эх, раньше еду сюда носила одна женщина хорошая… поварихой работала там, у Воланда. Так вот с ней можно было при случае немного поговорить, новости какие-нибудь узнать. Но потом пропала она, теперь другая ходит, да ещё и с охранником в капюшоне. Теперь не поговоришь вообще. Что интересно с той стало? – и дед задумался, видимо, вспоминая ту женщину.
– И как же она существует в бессознательном состоянии? Там что, медицинское оборудование, капельницы какие-то установлены? – спросил я, – человек ведь без специального ухода в коме долго не может находиться!
– Иди ты! – махнул на меня рукой старик, – распята голышом цепями на каменной стене! Вот и всё медицинское оборудование. Внизу ставлю ведро, чтобы то, что из неё выходит, выносить можно было. И кормлю один раз в день кашкой с ложечки. Вот и весь медицинский уход. Кашку она проглатывает, это фактически единственное, что может делать.
– Охренеть! – сказал я потрясённо, – если она ему так важна, то зачем же он с ней так поступает?
– Это у него надо спросить, – серьёзно сказал старик, – я, что могу, для неё делаю. Сначала жалко было девку, аж сердце каждый раз сжималось, когда её видел. Но потом привык, и теперь уже она для меня как часть жизни. Рутинная обязанность по уходу.
– А почему именно вас приставили за ней ухаживать, а не женщину какую-нибудь? – спросила Маша, которую видно тревожил сам факт, что беззащитная девушка находится под присмотром мужчины.
