Фиса ждала реакции на свои слова, но её не последовало, я молчала. Она во всём права, но ответить, значит признаться, а Амир не должен знать, не должен, поэтому надо молчать.
– Рина, всё, что ты перенесла, человек не может вытерпеть… то, что… из-за меня…
– Фиса, мы договорились.
– Хорошо. Я свою любовь превратила в ненависть, потратила столетия на месть… и кровь на мне тоже… есть. А ты муки… нечеловеческие в любовь… вот и рухнул мой панцирь, не выдержал твоей любви.
Она вздохнула и едва коснулась моих волос, очень робко, как ребёнок.
– И Мари с тобой ожила, душой своей больной… не ребёнок и не женщина, шестьсот лет даром не проходят.
– Её Вито своей любовью…
– Вито мужчина и ирод. Он её просто любит, душой светлеет рядом с ней, только её душа тоже на кого-то опереться должна. А ты её своей любовью окружила, настоящей, не обманкой мачехи, видит она всё и чувствует… глаза твои, слова да песни.
– Песням ты меня научила.
И опять Фиса тихонько засмеялась:
– Я им выйти помогла, в звуки облачила, они жили в тебе, а ты их не выпускала, страхами заложила.
Она помолчала, ожидая реакции на свои слова, но я ничего не сказала, какой-то идеал получился, осталось нимб нарисовать.
– Рина, Амир тебя ждал…
– Он никого не ждал.
Мой тон был таким жёстким, что я почувствовала, как Фиса вздрогнула.
– Он никого не мог ждать… не умел ждать. И я… ты ошиблась, Фиса, я не люблю Амира.
Мир рухнул в омут бушующего моря. Я ничего не видела перед собой, только серость, всепоглощающую серость. Слёз не было, я дышала ровно, и сердце билось в обычном ритме. За счастье любимого мужчины можно заплатить жизнью. Как Амир заплатил своей жизнью за жизнь Мари.
Я лежала в темноте и смотрела перед собой. Блики от лунного света отражались на потолке, волны гоняли лучи где-то внизу и потолок невероятным образом светился множеством огоньков. Теперь я даже с Бабой-Ягой поговорить не смогу, Ася изгнала её из моей головы. И бежать некуда, может Амир и поверил моим словам, но вряд ли отпустит от себя. Хорошо, что сам не появляется, играть перед ним сложнее, чем обманывать Фису: даже если она и понимает меня, но спорить не может из-за собственного чувства вины.
– Рина.
Вздрогнув всем телом, я попыталась хоть как-то привести в спокойное состояние организм, но он так ликовал от звука любимого голоса, что смогла только спрятаться под одеяло.
– Рина, посмотри на меня.
Мотание головой под одеялом ни к чему хорошему не привело, Амир одним движением скинул его с меня, и я закрыла лицо руками.
– Рина… не будет никакого гарема. Ты моя единственная жена.
Я только сильнее прижала руки к лицу и свернулась в комочек отчаяния, нельзя ничего говорить, голос выдаст моё волнение. Амир взял меня на руки и куда-то пошёл. Он именно шёл, не передвигался мгновенно в пространстве, а медленно шёл, прижимая меня к себе. Я немного успокоилась от тепла его тела, вернее, жара, который не могла удержать ткань костюма. Казалось, он горит всем своим гигантским телом, полыхает внутренним огнём.
Наконец он остановился и прошептал:
– Рина, ты единственная женщина в моей жизни. Ты моя судьба.
Его руки прижимали меня всё сильнее, но он вдруг расслабился и опустился на колени.
– Перед священными записями народа хасов я клянусь исполнить супружеский долг мужчины и вождя.
Не успев осознать слова, я вздрогнула от потока ледяной воды, обрушившегося на меня, и почти сразу вспыхнул огонь, который виднелся яркими всполохами даже сквозь ладони. Несколько голосов сказали странное слово, и я развела дрожащие пальцы, вокруг стояли тёмные фигуры.
