– Здравствуй, Рина.
– Здравствуй. Как Амир?
– Я провожу.
Он подхватил меня на руки и скрылся в темноте, которая уже не пугала: где-то там был единственный на весь мир мужчина, которого я люблю и спасу даже ценой своей жизни.
Амир лежал на каменном постаменте в центре небольшой ярко освещённой факелами пещеры. Спокойное лицо, лишь уголки губ чуть опущены, как будто он чем-то разочарован или недоволен. Я подошла и попыталась взять его руку, но не смогла, она была как часть статуи, недвижима и холодна. Опустившись на колени, я положила все ещё горящую после пощёчины Фисы щёку на эту ледяную руку.
– Амир, вот я и пришла, сама пришла, ты добился своего. Я всё гордость изображала, недотрогу строила, а сама… я глупая трусиха. Мари знаешь, как меня обозвала? Храбрая трусишка, смешно, правда? Только я не храбрая, совсем не храбрая, страха во мне больше, поэтому я… бежала от тебя, стремилась к тебе и сразу убегала. В оледенение организма, разборки всякие, обиды. А ты всё от меня терпишь, смотришь своей голубизной и терпишь. На самом деле я счастлива, понимаешь, счастлива, что всё так произошло, что на эту экскурсию поехала, что оказалась в пещере и… и ты появился в моей жизни. Я ведь раньше даже представить не могла мужчину своей мечты, у меня даже мечты-то не было, я не знала, какой он должен быть – идеальный мужчина. Ну, для меня идеальный. И мечтать перестала, даже не об идеальном мужчине… просто мечтать. А сейчас мечтаю, каждый момент мечта. Сейчас, например, мечтаю о том, что мы с тобой поедем куда-нибудь, в какое-то красивое место, ты всегда меня так удивляешь поездками, а я ведь раньше никуда не ездила. Или в нашей беседке многогранной посидеть, Мари позвать, Вито, Алекса и Роберта, Фису с Яной, конечно, да песни петь, видишь, как нас много стало, целый хор получится. Хочешь, я тебе спою?
Я удобнее устроилась рядом с постаментом и положила ладонь на руку Амиру.
– Слушай.
Я так хочу, чтобы ты был со мною, чтоб я могла припасть к твоей груди.
И в забытьи услышать над собою: «О, жизнь моя, постой! Не уходи!»
Дай руку мне, смотри не отрываясь, но этих грез отрадных не буди;
Оне одно твердят теперь, ласкаясь: «О, жизнь моя, постой! Не уходи!»
Не в силах я прервать очарованья, пускай грозит мне горе впереди,
В душе живет одно твое признанье: «О, жизнь моя, постой! Не уходи!»
Допев последние слова, и откуда силы взялись не заплакать, я прошептала:
– Я так благодарна Фисе, что она научила меня петь. Потому что в песне могу сказать тебе то, о чём никогда не решусь говорить в обычном разговоре. Ты вспомни, я и на балах пела тебе, не гостям всяким, а тебе, чтобы думал обо мне, вспоминал. Конечно, я пою ужасно…
– Рина…
Шёпот Амира был таким тихим, что я едва его расслышала, больше отреагировала на руку, ставшую горячей.
– Амир, ты слышишь меня? Амир, я здесь, я рядом!
Я вскочила и стала целовать лицо, глаза, щёки, даже в нос попала в лихорадке возбуждения. Кожа стала теплее, больше похожа на живую, состояние статуи постепенно уходило, и я прижалась к Амиру всем телом:
– Я согрею тебя, ты только не молчи, говори, я так хочу услышать твой голос…
– Рина…
– Вот и хорошо, вот и жив, какое счастье, я такая трусиха, я такая дурочка, Амир, ты прости меня за всё, за то что было, и за то, что я ещё натворю. Я такая, ты же знаешь, только знай, я рядом, я всегда с тобой…
– Рина, Амиру нужно срочно восстановиться. Стефан.
