Амлет, сын Улава - страница 12

– Улав Аудунссон! Что вы тут, безумные мужи, затеяли? Мальчику нет четырнадцати, он еще не мужчина, к чему это судилище? Почему, в конце концов, мне, его матери, пришлось подслушивать под дверью?

Мама права: я еще слишком юн. Судилищный полог, так легко поднятый мной в холодной, почти отцовой, ярости, исчерпал мои невеликие силы до донышка намного быстрее, чем я надеялся.

– Этого – в яму! – сквозь пелену гаснущего сознания услышал я требование матери. – Брат мой Фрекьяр, убьешь его на площади, при свете дня!

– С тобой же, сын Аудуна, у меня будет совсем отдельный разговор!

Спать меня отвели, натурально, в сарай.

Вернее – в тот же сенной амбар, в котором я прятался немногим ранее: делалось это, конечно, с умыслом, и был он вот такой.

Я не знаю твоих обычаев, твоих и твоего народа, но, чтобы ты себе понимал: совершенные года в любом краю людей полуночи – веха важная, и отношения к себе требует серьезного. Ночь накануне рождения должна быть проведена в одиночестве, и только так.

Даже Ингвар, сын Хрёрика Людбрандссона, ярла Гардарики, оказавшись в походе накануне совершеннолетия, был помещен отцом в бюстадур ладьи – чтобы дать остаться на ночь одному. К слову, так говорят, но я не очень верю: в Гардарики горазды строить борги и поселки, потому их страна и зовется Землей Городов, но ладьи они выделывают небольшие, для рек, и отдельной каюты на таком кораблике быть не может. Однако, как-то выкрутились, и в это я верить уже обязан, ведь жители Агьюборги и других краев к югу от устья Ниани от нас отличаются только величиной и обилием подвластных земель.

Выбрали именно сенной сарай: еще знатный скальд Хльги Ингварссон из рода Ундурир, тот, что носит гордое прозвище Хундамейстари, утверждал, что ожидающих вселения духа стоит помещать туда, где двери без ручек и все время хочется спать. Сено мягкое, в сон так и клонит, ручек же на двери любого амбара нет – они там без надобности.

Да, и о духе. Дух-покровитель есть у каждого взрослого человека, и даже иногда у женщины, но это полдела. Дело же в том, что духа нужно понимать и осознавать, а для этого человеку требуется иметь пусть небольшой, но талант к сгущению гальдура, таковы же не все даже в кругу древних и благородных родов.

В отношении меня сомнения оставались весьма невелики еще с семилетнего возраста, когда я сам, с перепугу и случайно, зацепил завесу времени, остановив стрелу, летевшую – как незадачливый убийца показал под пыткой – прямо в глаз моему отцу, Улаву Аудунссону. История же с злым гостем-не-гостем, в которой оба мы – что я, что отец – показали себя не лучшим образом – сомнений не оставила вовсе. «Быть ему скальдом» – сообщил тогда слегка побледневшему отцу старый Гунд, и отец предпочел поверить, хотя и не хотел мне, своему сыну, подобной судьбы.

Как уже можно было догадаться, наиболее ярко и понятно дух являет себя именно в ночь накануне дня совершенных лет: подобное предстояло и мне.

В сарай меня провожали все взрослые мужчины, случившиеся в округе. Живем мы не на каком-нибудь ветхом хуторе, а в настоящем городе со стенами, поэтому и мужчин оказалось неожиданно много. Жены с ними и нами не пошли: им предстояло накрывать столы.

В ночь накануне дня совершенных лет положено праздновать, с обильным угощением, возлияниями и долгими хвастливыми песнями: так все злокозненные сущности отвлекутся от будущего мужчины и попробуют насесть на пирующих, взрослым же людям, что могучим бондам, что вольным викингам, что речистым скальдам, глупые духи нипочем, особенно после пятой братины хмельного меда.